—Ты не ответил на мой вопрос, — не сдавалась Катя, вызвав на моих губах улыбку. Я не знала, какие отношения связывали этих двоих, но интуиция подсказывала, что они довольно близки. Да и помнила я его разговоры по телефону, его ласковое к ней обращение: «Котя». Действительно, она чем-то напоминала котенка, маленького, местами напуганного, но вполне способного выпустить коготки, когда того требовала ситуация.
— Не бери в голову, — резко, даже грубо отмахнулся парень и под возмущенный взгляд Кати, покинул палату. Она уже было ринулась за ним, но я не дала.
— Кать, — не узнала свой голос, хриплый, глухой.
Забыв о Матвее, она повернулась и искренне улыбнулась, нет, она совсем не похожа на мою мать. Присев рядом, Катя взяла мою руку в свои, продолжая улыбаться, а я смотрела на нее и понимала, что все сделала правильно, она жива и здорова, у них с Максом вся жизнь впереди, теперь вот еще малыш должен появиться. Я действительно желала им счастья.
— Спасибо тебе, — произнесла она, со слезами на глазах, вызвав у меня на губах улыбку.
—Ты прости меня, Кать, — собравшись с силами, выдавила из себя слова. Нет, боли не было, меня щедро накачали обезболивающим, но говорить удавалось с трудом, дыхание то и дело сбивалось. Я должна была попросить прощение, объясниться в конце концов. Мое поведение было непозволительным, а то, что я наговорила ей в день ее помолвки и вовсе выходило за рамки дозволенности. Самой от себя противно было, роль мерзкой стервы разлучницы давалась мне с огромным трудом, но мне было просто необходимо увидеть ее эмоции, настоящие, не те, что обычно выставляют напоказ люди нашего круга. Я лишь выбила ее из равновесия, наговорила ей гадостей, намекнув на то, что она у Макса не первая, и далеко не последняя. — Я…
—Не надо, тебе надо беречь силы, — она перебила меня не дав закончить. — Ты обязательно поправишься.
— Это уже неважно, — не хотела выглядеть тряпкой, но слезы сами покатились из глаз, мне действительно было все равно, единственное чего я желала – освобождение. Каждый день я молила Бога, чтобы он прекратил мои страдания и наконец забрал меня, потому что это просто невыносимо, невыносимо так жить. И Макс, теперь у него есть семья, он должен посветить себя ей, а пока я жива, он будет винить себя, будет рядом, опасаясь за мою жизнь. Четыре года назад я дала ему обещание, что ничего с собой не сделаю и буду жить, и обещание я свое выполнила, просто не могла нарушить слово, данное человеку, ставшему для меня единственной опорой. Лишь в тайне я могла надеяться, что однажды это наконец прекратится, но, кажется, судьба лишь в очередной раз посмеялась надо мной.
—Не говори так, — мои слова ей не понравились, я видела это по ее взгляду, видела в нем чувство вины. Зря! Это был мой выбор, я сама так решила и ни о чем не жалею, будь у меня возможность вернуть время назад, я бы поступила также, ни секунды не раздумывая. Лучше я, чем она и ее малыш. Моя жизнь закончилась четыре года назад, а у нее все только начиналось.
— Меня ждет инвалидное кресло, Кать, я все слышала, слышала слова врачей, пока вы думали, что я сплю. Как они сказали? Пятьдесят на пятьдесят? — головой я понимала, что шансы у меня довольно высоки, пятьдесят процентов – это много, очень много, некоторым и десяти не дают, но мне было все равно, я не держалась за эту жизнь и не желала за нее бороться.
—Это много, ты обязательно встанешь на ноги, — она продолжала стоять на своем, не желая сдаваться. Все-таки было в ней что-то особенное, она не была похожа на тех, в чьем окружении я выросла. Несмотря на то, чьей дочерью она являлась, в ней совершенно не было той напыщенности и высокомерия, которые я привыкла видеть в людях ее статуса. — Все получится, если ты сама этого захочешь.
—Но я не хочу, — не сдержавшись, вывалила на нее то, что чувствовала, — не хочу бороться, и жить я тоже не хочу, — очередная порция слез не заставила себя ждать, не помню, когда в последний раз чувствовала себя настолько жалкой, наверное, только тогда, когда Макс вынес меня из того дома, голую, обмотанную в простыни, а потом несколько недель не отходил от меня и рычал на медперсонал, запрещая им лишний раз касаться меня. Мне было стыдно, стыдно от того, что он все это видел, видел меня такую, разбитую, использованную, уничтоженную.
—Что ты такое говоришь? Как можешь? — она злилась, во взгляде полыхал огонь, в последний раз я видела этот взгляд тогда, в уборной ресторана, в день ее помолвки.
«Я, Екатерина Громова и я в его жизни надолго, а вот тебя может и не стать» — внезапно в мыслях всплыли ее слова, наверное, в тот день мне нужно было услышать именно это, увидеть ее взгляд, она готова была меня разорвать, а я, я была рада видеть рядом с Максом достойную кандидатуру. А потом, уже после, я долго ждала реакции Макса на мою выходку, но ее не последовало, и я окончательно убедилась в том, что эта женщина ему подходит. Она не побежала жаловаться, не просила избавиться от меня и, вообще не обмолвилась и словом о нашем с ней разговоре, она просто доверяла своему жениху и была рядом. Поддерживала его и следовала установленным им правилам.
—Могу, Кать, я живу только потому, что пообещала Максу, иначе, меня бы мы с тобой сейчас не разговаривали. Жаль, что меня все-так успели спасти
— Прекрати, слышишь, прекрати, так нельзя, жить нужно ради себя, а не ради какого-то обещания, — я видела, как она с силой сжимала кулаки и могла лишь надеяться, что чувство вины не сожрет ее.
— Ради чего мне жить, Кать? — посмотрела ей прямо в глаза. — Я не здорова, и я сейчас не о травме. У меня с головой не все в порядке, — усмехнулась, понимая, что остановиться уже не получится и придется рассказать свою историю, — Макс не сдается, а я не хочу его расстраивать, не хочу говорить, что его усилия тщетны и мне уже не помочь, разве что в психушке запереть.
— О чем ты говоришь? — прищурившись, она вся подобралась, и вся превратилась в слух.
— Меня изнасиловали, Кать, — странно, раньше казалось, что произнести это вслух практически невозможно, как вообще можно об этом говорить, даже работая с психологами я избегала этого слова, а здесь словно плотину прорвало. — И не раз, после того, что со мной сделали….кому я такая нужна? Испорченная, со сломанной психикой? У меня никогда не будет семьи, друзей, нормальной жизни, ни один мужчина не посмотрит в мою сторону, после того, что произошло, кто бы там что не говорил.
Я не давила на жалость, я действительно верила в то, что говорю, потому что никому не нужна сломанная кукла. Кто бы что не говорил, а все мы собственники, мужчины – вдвойне, да и кому нужно возиться с бракованной психичкой, да и сама я не позволила бы к себе прикоснуться, во всяком случае, не по собственному желанию. Даже сама мысль о мужчинах вызывала стойкое отторжение, словно не прижившийся орган, после трансплантации. Макс рвал на себе волосы, каждый месяц менял специалистов, тратил огромные деньги, не понимая, что все это пустая трата сил, я никогда не буду нормальной, никогда не смогу жить прежней жизнью.
— Мне жаль.
—Не стоит, — усмехнулась я, мне не нужно, чтобы меня жалели. — Так вот, ты прости меня за те слова, что я тебе тогда сказала.
—Я все понимаю, Макс, в него невозможно не влюбиться, да? — улыбнувшись, она пожала плечами. Удивительно, а ведь она до сих пор считала меня своей соперницей, другая была бы рада избавиться от меня, а эта…
—Ничего ты не понимаешь, — усмехнувшись, произнесла я, глядя ей в глаза. — Я никогда не претендовала на Макса и романтических чувств к нему никогда не испытывала. А те мои слова…я просто хотела посмотреть на твою реакцию, — я не лукавила, я никогда не рассматривала Макса, как потенциально партнера, ни тогда, когда мы познакомились, ни после того, что со мной произошло. Он стал мне другом, близким человеком, с которым можно было поделиться всем на свете… почти всем.
—Зачем? — взглянула на меня непонимающе.
—Ты когда-нибудь слышала о Николае Аронове? — решила зайти издалека.
Она робко кивнула, а я продолжила.
—— Мое полное имя Аронова Лариана Николаевна.
—Но, я не понимаю…
Конечно, она не понимала, что делает дочь одного из самых известных криминальных авторитетов страны в секретарях ее будущего мужа. Да, бывает и так. Я росла среди роскоши, среди таких же богатеньких деток влиятельных родителей, отец с меня пылинки сдувал, потому что я была похожа на мать, была ее копией. Для матери же я была обузой, совершенно ненужным балластом, материнский инстинкт у нее отсутствовал напрочь, а о любви тем более речи не шло. Она любила лишь себя и деньги, а отец боготворил ее, идиот влюбленный, не будь он настолько слеп, ничего бы не произошло.