Обхватив руками ее бедра, он на мгновение прижал ее к себе.
- Позже, querida, позже, - гортанно выдохнул он.
- Опять! - горестно всхлипнула Джемма, обратив на него круглые от ужаса глаза. - Да будет ли конец твоей чертовой жестокости? Прекрати, Фелипе, я умоляю тебя, прекрати!
Он крепко держал ее извивающееся тело, но ярость придала ей сил, она вырвалась из его рук и, всхлипывая, выскочила из студии.
У себя в комнате она рухнула на кровать и уставилась на вентилятор на потолке. Плетеные лопасти, вращаясь, постукивали в такт круговороту ее смятенных чувств и глухому биению пульса страсти в ее венах.
Он сделал это снова, он соблазнил ее, искушая до тех пор, пока она не потеряла способность отличить добро от зла. Боже милостивый, но что же он с собой-то делает? Ей не удавалось и близко подобраться к пониманию его способа мышления. Они такие разные, их отличает не только пол, но и место рождения. В ней течет европейская кровь, а в нем - пылкая кровь латиноамериканца. Она сказала матери, что Латинская Америка - другая планета, и это верно. Именно другая. Из другого созвездия.
Поздно вечером она стояла у окна, разглядывая небесные светила, как вдруг одна мысль, такая странная, пришла ей в голову. Ведь она дочь Агустина де Наваса. Она сама наполовину латаноамериканка! Мысль эта еще жила в ее сознании, когда у двери послышался звук шагов.
- Ты опять отказываешься со мной ужинать? Он стоял на пороге в вечернем костюме, и у Джеммы в который раз упало сердце. Какой Фелипе красивый! Его элегантность, его мощь, подчеркнутые черным цветом, вновь сразили ее. Она снова обратила глаза на звезды, твердо решив побороть свою слабость.
- А ты что предполагал? - напрямик спросила она.
- Я предполагал поужинать с тобой...
- А потом ты предполагал подняться сюда и заняться со мной любовью?
- Почему бы и нет? Ведь это то, чего мы оба хотим, не так ли?
Она услышала его приближающиеся шаги и вцепилась в подоконник. Плохо, что она не одета. Предупредив Марию, что ужинать не будет, Джемма искупалась и собиралась лечь в постель. Под халатиком на ней не было ничего - ничего, кроме сожаления о своей глупости и недальновидности. Она была уверена, что он не замедлит этим воспользоваться.
- Ты даже подготовилась к моему приходу, - пробормотал он и развернул ее к себе лицом.
- Я тебя насквозь вижу! Мой халат ты воспринимаешь как приглашение. Я намеревалась пораньше лечь в постель, Фелипе. Но отнюдь не с тобой.
- Но никого другого у тебя на уме не было, верно ведь? - хитро прищурился он.
- Как же ты самоуверен! - парировала она. - Неужто ты в самом деле полагаешь, что после тебя у меня никого не было? - Может, это как раз то, что нужно. Этот ответ, конечно, умаляет ее достоинство, но ради избавления от него стоит упасть в его глазах.
- Насколько я понимаю, ты вполне способна проложить путь через постели всех гвардейцев конной кавалерии, но вот в чем я не сомневаюсь, так это в том, что ни один из них не способен дать тебе то, что даю я.
- И ты гордишься этим? - фыркнула она ему в лицо. - Твоя жизнь, Фелипе, похоже, вращается исключительно вокруг секса. Ты говоришь о мести, о мучениях - и все это сексуально ориентировано. А как же чувства, любовь, забота, радость и горе на двоих? И я сейчас не имею в виду радости кувырканий в постели!
- Любовь и секс занимают в моей жизни равное место, Джемма. Я больше не могу заниматься сексом, не испытывая любви. Вот почему после тебя я не мог быть ни с одной женщиной...
- Но пытался, не правда ли? - набросилась она. Что за глупейший вопрос! Ведь у него была Бьянка!
Не ответив на ее ребяческое замечание, он продолжал:
- Вот почему ты заплатишь за мое рабство. Ты разрушила мою жизнь...
Она рванулась мимо него и широко распахнула дверь.
- Ты сам разрушил собственную жизнь, когда бросил меня и уехал со своей кузиной. А теперь ты можешь точно так же покинуть и мою комнату, Фелипе, потому что я больше не приму никаких обвинений за твое душевное состояние.
- Зато полностью возьмешь на себя ответственность за мое физическое состояние, - грубо обрезал он.
Как это ему удалось, для нее так и осталось загадкой, но он молнией перелетел комнату и оказался рядом с ней. Его рука взметнулась над ее головой, и Джемма съежилась, решив, что он ударит ее. Но его ярость обрушилась на дверь, с треском захлопнувшуюся у нее за спиной; Прежде чем она успела хотя бы охнуть, он придавил ее к двери, ладонями прижав ее руки к стене.
- Что.., что ты собираешься делать? - дрожащим голосом шепнула она.
- Что мы собираемся делать? Может, хочешь сначала поговорить? Помню, тебе это нравилось. Наше любовное воркование. Что я буду для тебя делать и что ты будешь делать для...
Наклонив голову, она попыталась выскользнуть из-под его рук, но он снова ее опередил. Поймал и сжал в кольце объятий.
- Какого дьявола и куда ты думаешь сбежать? Может, прямо в постель? Не в силах дождаться, радость моя? Ты всегда была так чертовски, так соблазнительно готова...
И тогда она замахнулась на него. Ее изящная ручка художницы с неизвестно откуда взявшейся удесятеренной силой поднялась, чтобы ударить его, но так и не достигла цели. Он перехватил ее с поразительной ловкостью. Его взгляд встретился с ее, и в блеске глаз Фелипе она не увидела вражды. В них светилось нечто другое, казалось, давно ею забытое. Он медленно поднес ее ладонь к губам.
У нее перехватило дыхание от нежности его прикосновения, когда он легонько провел языком по маленькой ладони, такой пылающей, как будто она все-таки добралась до его щеки. Голова Джеммы отклонилась назад, и девушка зажмурилась в отчаянной попытке удержать слезы. Она прочитала любовь в его глазах, ощутила эту любовь в нежности его губ. Наказание таким быть не может, нет!
О Боже!.. Все-таки это произойдет, а у нее уже не осталось сил бороться. Сражение закончилось, желание переполняет ее, не оставляя места страхам.
- Фелипе, пожалуйста, не нужно, - прошептала она слабым голосом, и больше уже слов не было. Его губы нежно скользнули к ее запястьям, кончик языка тронул пульсирующую жилку - и в следующий миг, как будто именно бешеный темп ее пульса подсказал ему дальнейшие действия, он подхватил ее на руки и понес к кровати.
Свечи на стенах отбрасывали на него золотистые блики, когда он приступил к ритуалу раздевания, который стал прелюдией к их первой ночи любви. Джемма лежала на кровати и смотрела на него, а сердце рыдало и пело у нее в груди. Он будет любить ее, и все остальное не имело значения. Она его любит, она хочет его, и даже если эта ночь последняя - что ж, пусть будет так.
Обнаженный, он остановился у кровати, глядя на нее сверху вниз. В его глазах не было направленной на нее жестокой мести, на лице не было горькой и злобной улыбки - лишь желание, созвучное ее собственному.
Она медленно приподнялась и села, и от этого движения халат распахнулся, обнажив жаждущую припухлость сосков. Фелипе издал стон предвкушения, и она тихонько приблизилась к нему. Губы ее скользнули по его напряженной плоти, и он снова застонал, на этот раз окончательно сдаваясь. Его пальцы с нежностью обхватили ее голову, погладили волосы. Джемма сомкнула губы, наслаждаясь чувственным трепетом, которым его плоть отзывалась на ласки ее языка и теплую сладость рта.
- О Господи, как я тосковал по тебе, - вырвалось из его груди хриплое признание, переполнившее восторгом душу Джеммы.
Она подняла к нему лицо, не скрывая любви в широко распахнутых затуманенных глазах. Он потянулся, чтобы поцеловать ее губы, ощутить на них собственный вкус, а потом опустился рядом, и его ласки, набирая силу, постепенно приобрели ту власть, по которой она так долго томилась, - власть его любви и его сексуальности. Любовь и секс, он сказал, - для него они одинаково важны, и, значит, это не может, просто не может быть всего лишь местью.