Я вполне понимала людей напивающихся с горя, валяющихся на тротуарах, блюющих в подворотнях, от переизбытка спиртного в их организмах. За всем этим стояло одно единственное желание: почувствовать физическую боль, чтобы заглушить тех стервятников, что рвали душу.
За время пути к дому, пару раз просила Илью остановить машину. Заботливо приготовленный завтрак с горячими круасанами и бутербродами, полностью вышел из желудка, оставив лишь гадкий привкус желчи.
В очередной раз по моей просьбе, водитель свернул на обочину, и я вышла из салона, желая вдохнуть холодный ветер, наступившего октября. Облокотившись на бампер машины, уткнув нос в воротник, я стояла неподвижно, наблюдая за плотным потоком легковушек.
Вокруг были люди – тысячи, миллионы. Но я продолжала проваливаться в бездну одиночества. Сколько бы я не сжимала мобильный в своей ладони, звонка от подруги не последует. Её имя на экране не появится. С телефоном я не расставалась с того момента, как получила его обратно от Ильи.
Погладив холодный пластик, я не выдержала и сделала вызов на домашний телефон Комаровой. В ответ – долгие гудки. Наконец, сработал автоответчик и весёлый, звонкий голос подруги предупредил, что её нет дома, и если я захочу, то могу оставить сообщение для неё после гудка.
Я отключилась. Слёзы наполнили глаза.
Что я могла сказать подруге, которую знала практически всю свою жизнь? Что я могла сказать такого, что вернёт её обратно на землю из мира мёртвых? Или хотя бы поможет услышать ей, насколько я скучаю.
Ещё раз набрала домашний номер Милы. Гудки. Я нажала на запись разговора на мобильном телефоне, чтобы оставить её голос у себя и слушать, когда станет невмоготу.
Сзади хлопнула дверь.
Мне всё равно.
Крепкие руки Ильи обняли меня за плечи.
Мне всё равно.
Я задыхалась от солёной воды, которую мой организм проливал через глаза, но не в состоянии была закричать, чтобы извергнуть её до последней капли. Там, в чреве моём, огромная кровоточащая рана. Она снова открылась, погружая меня в нелепый и такой суетный хаос.
Стерев слёзы с лица, я отвернулась от Лоскутова и уставилась на стену из деревьев. Наполовину голые стволы стояли серо-чёрным частоколом, отталкивая взгляд. Но мне было проще смотреть на их безжизненные тела, чем на движущиеся по магистрали легковушки, или стоящего совсем близко мужчину.
– Я понимаю, почему ты скрылась, – тихо и грустно произнёс Лоскутов.
Моё сердце словно прорезал острый нож. Лучше бы жених молчал. Он говорил не то, что нужно и не в подходящее время. Я хотела других слов, совсем других.
Не знаю…
Пусть бы вспомнил, как я глупо вела себя утром, когда требовала завтрак в постель. Или заверил, что первое, куда мы поедем, будет кладбище со свежей могилой Людмилы.
Нет, Илья вещал только то, что хотел сказать, а не то, что я желала от него услышать.
– Я не сержусь на тебя, детка, – продолжил мужчина. – Тебе надо было помянуть свою подругу в кругу знакомых, тех, кто её давно знал и любил.
Почти получилось. Илье едва удалось выговорить хоть что-то правильное. Но я не могла слушать его голос, то, как он произносил всё это.
– Но я боюсь за тебя. Никто не понимает, что происходит. Пока выясняют, тебе лучше побыть под присмотром. Можешь ездить куда хочешь, делать что заблагорассудится, но… Не одна.
– Конечно, – ответила я и смахнула слёзы с лица. – Поехали.
Глава 8
Я практически не спала всю ночь. Пялилась в окно и, разглядывая звёзды, считая их без всякого шанса попасть в объятия Морфея. На небе тонкий месяц, который перед рассветом помутнел, укрылся буро-фиолетовыми тучами, словно неопрятным одеялом. А затем мир заплакал дождём, роняя капли на бездушные окна домов.
Ливень сменился мокрым снегом.
- моменту, когда краски дня вступил в диффузию с чернотой ночи, замазывая пространство между небом и землёй нейтральным серым тоном, снова стал накрапывать дождь. Он стеснительно брызгал на стекло окна спальни дистиллированную воду, прошедшую фильтр небосклона.