— Рейни, а если б вас не нашли, что бы делала?
— Ну… дальше попробовала б лаской. Уговорила бы как-нибудь, по спинке погладила… уболтала б другую пещеру поискать — поближе к нам. Потом еще поближе.
— И где они теперь?
— Киарре забрал к себе. У него есть кому за ними присмотреть. Ну, пока. А там видно будет.
— Значит, завтра посмотрим…
— Вот именно — завтра! — с нажимом вмешалась в разговор Риррек. — А сейчас все по гнездам, девушки. Поздно уже. Или кто-нибудь хочет заночевать в купели?
Девчонки пообещали завтра залететь повидаться и, окунувшись на прощание в теплую водичку, поднялись в воздух.
А Риррек осталась. И занялась моей чешуей и подружкиной шеей. И ее крылом. И хвостом…
Помню, я еще решила, что подожду, пока Риррек уйдет. И мы останемся одни, поболтаем. Только я ждала-ждала… ждала-ждала, а потом кожа совсем перестала зудеть, и глаза сами собой стали присматривать подходящий камушек — пристроить голову, чтоб дать отдохнуть шее. А после этого в бассейне откуда-то появилась госпожа Радиликка и стала жаловаться, что здесь трудно с болотами и совершенно никаких условий для икрометания. Потом она почему-то сказала, что это не страшно, потому что ее дети уже вылупились, вот, мол, смотри, какие красивые… и оказалось, что она обнимает за шеи двух тощих дракончиков. Те бормочут что-то непонятное, а она утешает, что все будет в порядке и бороды у них обязательно вырастут…
И я поняла, что сплю.
Даже обрадовалась: хорошо, что сплю. Если приснится Рик, надо обязательно сказать про ту пушистую скотину на полянке. Не по-хорошему она там крутится… И вообще… поговорить бы. Сказать, что все хорошо, на него посмотреть.
Но Рик не приснился.
Вместо этого являлась всякая ерунда. То снилась Рикова избушка, все-таки отрастившая куриные ножки и бегавшая за Радиликкой под «цып-цып-цып». А потом у нее откуда-то взялись три яйца, и вроде как из них вылупились маленькие избушата — с лохматыми крышами, блестящими окошками и пушистыми бревнышками. То приходили торговцы чешуей и уговаривали продать им все сырье заранее, на три линьки вперед, тогда, мол, они все племя завалят колыбельками. Новыми, продвинутыми, с кондиционером…
Потом папа приснился. Не злой, не деловой и занятый, как обычно, а какой-то усталый, грустный. Спрашивал, где меня опять носит и кто теперь будет присматривать за детским домом. Я оправдывалась и говорила, что оставила для детдома открытый счет и пусть спросит моих охранниц — они знают, что делать. А он сердился и грозил, что вот скоро у старших ребят начнется линька, а бассейна теплого до сих пор нет, и кто будет отвечать, если у детенышей чешуя неправильно сформируется?
И с воспитательницами проблема: где, мол, он в Москве найдет столько приличных закваков? Я посоветовала вместо закваков поискать драконов, особенно белых, и он пообещал, что попробует…
Я еще помню, как попросила его разобраться с директором, мол, гад он и крыса, но папа сказал, что крыса уже обросла шерстью, и разбираться все равно придется мне…
Следующий сон был совсем какой-то дрянной. Я сижу на скале у реки и жду Рика. Ветер потихоньку качает береговые травы. Цветут вечерники, разноцветными облаками слетаются на ночевку бабочки… Паучки-серебряники прячут от ветра свои драгоценные паутинки. Они у серебряников красивые, светящиеся. Драконы с их помощью делают свои панно на стену. Приносят паучкам сухие листья — прошлогодние, у которых одни прожилки остались, а те рады: оплетают их серебристым кружевом, и получается драгоценность. И вот так листок к листку, ветка к ветке — и получается удивительно красивые настенные коврики… Люди за них бешеные деньги платят, но племя редко продает свои семейные сокровища. Хотя отдельные листики продаются. Люди их носят вместо брошек, заколок, иногда на воротники и рукава нашивают, вместо кружев, я видела. И драконам лишний доход, и паучкам прикормка и польза.
А ветер все сильней и сильней, и перепугано кричат птицы, прикрывая гнезда…
И надвигается туча. Громадная, черная… Черная.
Я растерянно поднимаю голову и тут же зажмуриваюсь: кажется, туча на меня смотрит… Точно, смотрит! По краям черноты вихрятся серые смерчики, а внутри… Черные облака клубятся, изгибаются, дрожат… И все равно — смотрят. Этого не может быть. Этого не может быть, правда?
А вой ветра складывается в слова.
Одно слово.
Ты-ы…
Мне становится страшно. Страшно…
Ты-ы… — воет ветер.