Ничего, перетерплю.
— Седьмая бригада, седьмая бригада — вещает диспетчер и понимаю, что мне пора.
Я подхожу к окошку, за которым она сидит:
— Езжайте быстрее, со слов родных остановка сердца — говорит она, и я мигом выхожу из здания.
С водителем Мишей мы на всех порах мчимся по городу. Красный код- помощь необходимо оказать как можно скорее. Человек умирает.
Машина скорой помощи игнорирует многие правила дорожного движения, что вполне законно. Адекватные водители машин и автобусов всячески содействуют ему в этом, уступая дорогу. Пожалуй, единственным ограничением ему в этом является яркое красное свечение светофора, иначе они сами оказывается под риском оказаться на том свете. Хаос тоже нуждается в неком подобии порядка.
Проехав 40 минут до пункта назначения, я беру свою красную сумку с набором всякой всячины для оказания неотложной помощи. Главным в данном случае, я предполагаю, окажется дефибриллятор, но я ошибаюсь…
Перед частным домом с воротами с практически стершейся краской плачет молодая женщина, подбадриваемой мужчиной старше. Взбегаю, не обращая внимания, дальше в глубину дома. Переступая порог и поворачивая вправо, вижу женщину старшего возраста. Картина, видимая не единожды, руки слегка согнуты, так что с трудом возвращаются в нормальное положение, слегка приоткрытый рот, холодная кожа на ощупь. Другими словами — нет признаков жизни: ни дыхания, ни сердцебиения, начинающееся трупное окоченение. Чтобы окончательно убедить себя свечу фонариком на зрачки — нет сужения и, приподнимая одежду, вижу участки сине-фиолетовой окраски сбоку — трупные пятна. Её уже не спасти. Восьмая смерть до приезда за мою 6-летнюю карьеру.
Внутрь заходит сын.
— Мне жаль, но она мертва — сообщая я ему. Он лищь грустно и тяжело вздыхает. — Чем-то болела?
— С сердцем у неё проблемы были давно — фибрилляция предсердии плюс операцию ей сделали месяца два назад — стент поставили — отвечает мне, в то время как взгляд его сфокусирован на лице его мамы.
— Препараты принимала регулярно? — спрашиваю я.
— Насколько мне известно — да.
Вероятные причины смерти, вспыхнувшие в моей голове после этого диалога — инфаркт сердца, вызванный тромбозом ранее стентированной коронарной артерий, либо неконтролируемая фибрилляция. Точнее установит патологоанатом. После уточнения места прикрепленной больницы, я прошу их отправить свой фельдшерский наряд, который довезет её в морг. Бросаю последний взгляд на Анастасию Вячеславовну. 74 года — неплохой срок. Она открывает глаза и губами безмолвно шепчет — «Не спас».
Опять глюки. Привычное дело…
Я ухожу тихо, оставляя их семью наедине со своим горем. Дочка плачет, сын переносит горе, запрятав его глубоко внутри себя. Или не горюет вовсе. Этого, боюсь, никогда не узнать — может, к счастью? Люди одной крови, по-разному переносящие горе.
Доезжаем до нашей подстанции, я отдаю диспетчеру карту вызова. Не пришлось потратить ни 1 лекарственного препарата. Диагноз — смерть до приезда.
Я сажусь за стол в ожидании нового вызова — привычная позиция. Мог бы я подняться на второй этаж и полежать на раскладушке? Наверное, нет, все не выходит головы лицо погибшей старушки. Может, стресс побудил новые глюки? Но сказать, чтобы я сильно переживал или расчувствовался по поводу её смерти, я тоже не могу. Мои размышления прерывает Арай:
— Что такой хмурый?
— Ничего — отвечаю ей я. Не хочу говорить о смерти. Мрачности итак хватает в моей жизни.
— Слушай, Еркин, я обещала завтра подменить Алишера завтра на работе, но у меня нарисовались планы, — тараторит она мне. — Сможешь, пожалуйста, заменить меня? Я бы не просила не будь это так важно. Я заменю тебя в другой день — говорит она мне умоляющим тоном и просящими глазами.
— Хорошо, если купишь мне латте — говорю ей я. Мне не впервой сталкиваться с прерывистым сном в течение двух дней. Помниться, я пробовал и третий день подряд, но, увы, я слишком переоценил свои способности. Зато высплюсь два дня подряд, ради этого стоит помучиться. Надо только предупредить об этом Арзу — мой лучик света в этой жизни, ведь ближе неё у меня никого нет.
Я не знаю своих родителей. Трудно понять, какие жизненные обстоятельства вынудили их оставить меня в детдоме. Выяснять это не имеет никакого смысла. Что произошло — то не исправить. Факт в том, что я рос без материнской любви и отцовской заботы в облупленных стенах с 2-х разовым скудным питанием и детьми, объединенными общей бедой. Атмосфера безнадежности и гнета знакома мне с детства не понаслышке. После 9 классов я поступил в медицинский колледж и получил диплом фельдшера. Сразу устроившись на работу, первое время из-за отсутствия жилья, приходилось ночевать на подстанции, пока на первую зарплату не смог позволить оплатить за подселение к людям, ошибочно принявшим их за друзей. Никто из них так и не пришел на нашу скудную свадьбу и вернул долги, когда я от них съехал к ней в Бурылды — село в 2 км от Алматы. Из родителей у неё была только мать, которая умерла после 3 месяцев с момента нашей свадьбы, угодив под колеса проезжавшого грузовика. Год спустя на свет появилась Гульдана — наша любовь сейчас обучается в 4 классе.