Еще два слова
Фамилия! Удивительная все-таки это штука… Конечно, — и мы с вами в этом могли уже давно убедиться, — фамилии появляются на свет далеко не случайно и не беспричинно. Но дело в том, что почти всегда рождаются они, так сказать, применительно к каким-то временным обстоятельствам, а потом переживают эти обстоятельства на годы, десятилетия и даже на века. Естественно, что сравнительно короткое время спустя люди утрачивают память о том, откуда фамилия пошла и почему она связалась с данным родом. То, что было по отношению к далекому предку естественно и закономерно, становится по отношению к его праправнукам странным и непонятным. Связь между фамилией и людьми, ее носящими, становится совершенно случайной, а точнее говоря—порою ее даже и заподозрить трудно.
Живет гражданин, носит фамилию Казаринов (передо мною в современном телефонном списке — четверо Казариновых) и ни сном ни духом не ведает, что может она означать. И еще бы: если он обратится к ономатологу, тот объяснит ему, что она означает «сын хозарина», то есть представителя хозарского народа. Но ведь хозары исчезли уже в десятом веке; каким же «сыном хозарина» может быть современный нам человек? Видимо, тот род, к которому он, этот наш современник, принадлежит, может по своей древности соперничать с самыми древними аристократическими родами России: уж во всяком случае, он не намного отстал от пресловутых Рюриковичей! А кроме того, можно сказать довольно уверенно, что первый Казаринов был назван так не зря. Наверняка он и на самом деле был либо сыном выходца из Хозарского царства, либо же, по еще свежей памяти о жестоких войнах между русскими и хозарами, его отца назвали — то ли в честь, то ли в поношение — чужестранным именем «Хозарин».
Приведу еще один, не так далеко уходящий корнями в прошлое, пример. В Ленинграде живет сейчас несколько граждан, носящих фамилию Чевычеловы. Вероятно, вы затруднились бы без особых справок истолковать ее значение. Я тоже долго размышлял над этим словом: Чевычелов!
Известно, что на крайнем северо-востоке нашей страны существует слово «чавыча»; так называется очень важная в промысловом отношении порода тихоокеанских рыб. Можно легко представить себе, что ловцы чавычи могут называться где-либо на Камчатке «чавычеловами»; легко допустить, что слово это, слегка изменившись, могло превратиться в фамилию Чевычелов: гласный звук в первом слоге так далеко отстоит тут от слога ударного, что должен был стать очень неустойчивым; так, в слове «шаловлив» народное произношение легко заменяет первое «а» на «е»: «шелавлиф».
Мне повезло в том отношении, что один из носителей фамилии Чевычеловых оказался моим знакомым. Если бы выяснилось, что его род вышел с востока Сибири, гипотеза, связанная с рыбными промыслами, была бы подтверждена.
Однако оказалось, что он — уроженец одной из среднерусских областей. В средней России чавыча не водится, слово это там неизвестно, и придуманное объяснение повисло в воздухе.
Но вот товарищ, носящий эту фамилию, поехал на летний отпуск в свои родные места. Он начал задавать старикам односельчанам вопросы о прошлом своей семьи. И скоро открылось: да, ее основателем был какой-то, теперь уже забытый, человек — не здешний, пришелец, явившийся откуда-то издалека, как будто из Сибири. А если так, то вполне возможно, что любопытное родовое имя это действительно имеет такое происхождение, какое мы приписали ему. Но подумайте сами, как трудно установить точную истину даже в таком совершенно простом, почти что на глазах нашего поколения возникшем «ономатологическом» случае. А ведь большинство фамилий куда древнее только что разобранной.
Таким образом, обычно возникает положение, при котором между делами, жизнью, личными особенностями человека и той фамилией, которую он носит, не остается никакого соотношения. Нынешние Казариновы не могут считаться детьми девятьсот лет назад вымершего народа. Современные Чевычеловы могут не только не ловить чавычи, но даже и не знать, что такая рыба существует на свете; это неудивительно. Удивительно другое: носителей фамилий на свете так много, что порою получаются совершенно неожиданные и даже неправдоподобные совпадения.
Гражданин Аптекарь становится заведующим не чем-либо другим, а именно аптекой. Или, наоборот, у заслуженного, обладающего большим стажем судьи оказывается фамилия Неправедный… Вот о некоторых таких курьезных совпадениях, которые встретились мне при моих постоянных раскопках в мире человеческих имен и фамилий, мне и хочется напоследок рассказать. Хотя, конечно, никакого научного значения эти курьезы не имеют.
В довоенные годы в Ленинградской адресной книге мне пришлось натолкнуться на своеобразную фамилию Конфисахар, причем поразила меня главным образом не она сама, а то, что товарищ, носивший ее, являлся, судя по справочнику, работником кондитерского треста. Я не знаю, откуда могла появиться на свете такая сложная и причудливая фамилия, которая, несомненно, сложилась из двух слов: «конфета» и «сахар», и был бы очень благодарен ее носителям, если книга эта случайно попадет им в руки, за сообщение тех объяснений, которые, несомненно, существуют в их семье. Склонен думать, что кто-то из предков этих граждан много лет тому назад занимался где-либо на территории нашей страны (и, всего вернее,—в ее западной части) кондитерским производством, работал в кондитерских или имел свою торговлю сладкими товарами, но, может быть, дело обстояло и как-нибудь иначе. Фамилия Сахар не такая уж редкость; граждане, носящие ее, попадаются довольно часто (хотя и реже, чем те, что зовутся Сахаровыми). Но вот соединения этой основы со второй я больше не встречал ни разу. А появление именно этой фамилии в списках служащих «конфетно-сахарного» кондитерского предприятия приходится, разумеется, считать чистейшей случайностью, курьезом, «игрой природы».
Не так давно попала мне в руки тетрадь фронтовых записок, из которой я с чрезвычайным интересом узнал, что в одной из наших воинских частей в дни войны отличался чрезвычайно смелый боец-снайпер, фамилия которого была Нестреляй.
Пришлось мне встретить в жизни одного очень неплохого и всеми уважаемого медика, который всегда стеснялся удивительного совпадения, омрачавшего всю его докторскую деятельность. Дело в том, что, если бы он вздумал повесить у себя на двери обычную профессиональную табличку, больные заходили бы к нему всегда в веселом настроении, потому что на табличке этой пришлось бы написать:
Наконец, не могу не упомянуть и еще об одном довольно редкостном совпадении. Не помню уже сейчас, где и по какому случаю, но мне пришлось прочитать адрес некоего инженера треста слабых токов, который носил фамилию Элемент. Поскольку электрический элемент (батарейка) никакого именно тока, кроме слабого, и дать не может, это совпадение фамилии и специальности несколько озадачило меня, показалось каким-то нарочитым, искусственным. Но я заглянул в дореволюционные адресные книги и с еще большим удивлением отметил, что гражданин Элемент, Владимир Иванович — тот же самый или родственник этого — жил уже и тогда в Петербурге на Калашниковской набережной и служил в одном из тогдашних электромеханических или электростроительных предприятий. Стало ясно, что совпадение это не нарочитое, а причудливо-случайное. Но откуда и как могла все же возникнуть сама фамилия Элемент, мне так до сих пор и неясно.
Впрочем, какими только способами они не являются на свет, фамилии. Еще в 1916 году в тогдашнем петроградском справочнике — адресной книге я натолкнулся, к крайнему своему удивлению, на человека по имени Николай Николаевич, а по фамилии Робинзон-Крузо. В 1916 году он жил в доме 4 на Дворцовой площади. Робинзон-Крузо — петербуржец! Наверное, я сразу же выяснил, кто он такой?