Темпест снова "засмеялся.
— Скажу вам по секрету, у меня тоже волосы вьются, и я из сил выбиваюсь, как поденщик тружусь, чтобы это не было заметно!
— Я бы на вашем месте гордилась тем, что вы скрываете как позор!
— Я ведь не профессиональный танцор и не… опереточный актер, — заявил Темпест. — Будь у меня какой-нибудь талант — другое дело. Но я скромный труженик и предпочитаю, чтобы волосы у меня были короткие и прямые.
— Такие же, как у вас, волосы были у дяди Билля, — сказала Тото, — не совсем темно-рыжие, но почти, и тоже вились чуть-чуть. Вы его знали?
— С того времени, как мне было пять, а ему пятнадцать лет, — мрачно ответил Темпест. — Я был под его начальством во Франции. Все, кажется, любили его. Помню, его гибель показалась мне самым худшим из того, что принесла война. У него был чудесный голос — вы, конечно, помните, — и он часто пел своим людям, пел песни Мак-Кормака, потом спускался в траншею и играл на своей скрипке Дебюсси и Равеля и всякие новейшие штуки или рассказывал ирландские сказки.
— Один из его отпусков мы провели все вместе в Париже, — подхватила Тото. — Дэдди было не по себе; он перед этим болел зимой, и мы с Билли всюду ездили вдвоем. Была весна, и в Булонском лесу начинали набухать почки. Мы с Билли катались там верхом, пили в Арменонвилле горячее молоко, закусывали темными пирожками, исследовали старый Париж, ели устрицы в "Улитке" на набережной и как-то наткнулись на отдыхавший отряд солдат. Билли остановился и всех их накормил, а потом мы с ним пропели для них "Десять негритят" (дэдди убаюкивал меня этой песенкой, когда я была бэби). И еще Билли спел им ирландскую песенку: помните? "Тетка умерла, оставила мне все богатство: деревянную ногу, ломоть хлеба и пару ситцевых штанов!" Томми так смеялся от восторга. Я тогда в последний раз видела Билли, он приезжал еще раз в отпуск, но приехал прямо домой, в Канахан.
— Каким далеким кажется отсюда Канахан, — сказал Темпест. — Вы его вряд ли помните, а я очами сердца, как сейчас, вижу его. Поместье вашего дедушки в семи милях от нашего, и разделяет их речушка футов в десять шириной. Мы перепрыгивали ее на пари за сикспенс, за хорошую бабку, за подкову для пони. В мае поля совсем золотые, так густо разрастаются лютики. И во все времена года тянет запахом горящего торфа, смешанным с ароматом яблоневого цвета. Это — Ирландия!
Тото кивнула головой.
— Мне жаль, что я не знаю Ирландии, но мы ведь всегда кочевали, вы знаете? По Австрии, Германии, Франции, Испании. Недавно вернулись из Вены. Не было сил оставаться там. Невыносимо было видеть, до чего обеднели, до чего исстрадались люди, которых мы любили. Дэдди устраивал там большие обеды, на которые созывали всех, кто был голоден, — сотни пришлось бы кормить, но у меня заболело горло, и мы поехали обратно в Париж.
В сквере заиграл оркестр.
— Шесть часов, — воскликнула Тото. — Скуик, верно, думает, что я заблудилась или что меня украли, скорее, второе — это романтичнее!
Темпест довез ее до отеля. На балконе стояла Скуик.
— Зайдите, — обратилась Тото к Темпесту, — пусть Скуик сделает вам настоящий венский коктейль, — это очень вкусно, я знаю, хотя сама никогда не пробовала.
Темпест вошел вслед за ней в гостиную и слышал ее стремительный вопрос: "Телеграммы нет?" — и ответ Скуик: "Нет еще, голубка, но надо же дать ему время".
Тото помогала приготовлять венский коктейль, но Темпест видел, что она снова померкла, и думал о том, какой она может быть светлой.
Сейчас свет в ней угас, и, прощаясь с ней, он чувствовал, что не существует для Тото.
Он уселся в автомобиль, недовольный самим собой, и мрачное настроение овладело им.
Глава III
Только в субботу пришло первое известие от Карди, и то телеграмма, гласившая: "Твоя мать очень убита. Привет, голубка. Дэдди".
Тото озадаченно посмотрела на Скуик. "Ни слова о том, что он возвращается… ничего… конечно, могу ли я сердиться, раз моя мать убита…"
Она скомкала телеграмму и швырнула ее в сторону.
Было еще не поздно, она свистнула Давида и Ионафана, вышла и, совершенно не отдавая себе в этом отчета, пошла той же дорогой, какой шла в тот день, когда встретилась с Темпестом.
С тех пор она не видела его; играла в теннис, плавала с Бобби; Чарльз возил ее и Скуик обедать в ресторан.
Она опустилась на ковер из сосновых игл; уже вызвездили огоньки в полумгле сумерек; мягко доносились отзвуки шума и движения города; создавалось то впечатление полной отчужденности, которое несет с собой одиночество.
Тото казалось, будто весь мир в полной безопасности, занят своими делами, спокоен и только одна она вне его.