Темпест смеялся, держа ее за руку; ему нравился в ней этот задор, в котором — он это понимал — было гораздо больше смелого вызова, чем просто ребяческой дерзости.
Он сказал, беря у нее из рук стакан:
— А что же будет с моими друзьями? С кем они останутся?
— Скуик не могла расстаться с Ионафаном, — ответила Тото. — Есть какая-то ассоциация между коленями и пекинской собачкой, правда? Саула я хочу отдать Чарльзу Треверсу, пока не смогу взять его к себе. А Давид — хотите взять Давида?
Она подняла на него глаза, и он ясно прочел в них просьбу.
— С радостью, — поспешил он сказать. — А затем, если позволите, я временно помещу его у моего друга-датчанина, владельца крупного поместья близ Выборга. Там прекрасная охота, которая Давиду, наверное, придется по вкусу.
— Очень любезно с вашей стороны, Ник, — вмешался Карди, — но боюсь, мы злоупотребляем вашей добротой.
— Дэдди хочет перекладывать свою ответственность на других, не причиняя в то же время никому никаких хлопот, — засмеялась Тото.
Темпест вторил ей; трудно было устоять; раньше он не замечал, как Тото находчива и остроумна. Он спокойно спросил ее:
— Вы сегодня, кажется, опасны?
— Только естественна, — ответила Тото, — как все мы. По моим наблюдениям, достаточно быть естественным, чтобы добиться того, что тебе нужно. Только люди, которые вечно тревожатся, как бы не задеть других, получают в конце концов — как выразился бы Бобби — по загривку.
— Уж не предстоящий ли отъезд в Париж оказал на вас такое влияние? — осведомился Темпест.
— Нет, мысль о Париже не могла оказать никакого влияния, потому что пока я просто-таки не могу осознать всего значения этой перемены. Видите ли, я никогда не была в школе… то есть в закрытой школе, вдали от дома.
— Ну, это не так плохо, — проговорил успокаивающе Темпест, а про себя подумал: "До чего она будет томиться там!"
Он попытался представить себе Тото сидящей за длинным столом с дюжиной других семнадцатилетних девушек — девушек, которые от ровной и однообразной семейной жизни перешли к ровной и однообразной пансионской жизни. Они не скитались по Европе одиннадцать лет, они не катались верхом, не плясали, не учились в каждой столице понемножку, их не баловали с утра до ночи, не баловал человек щедрый, с широкими замашками, человек, который жил с небрежной грацией, что само по себе заменяло целую систему воспитания. Из виллы в голубом и золотом Сорренто, из апартаментов в Вене и Будапеште, в Париже, Гамбурге и Риме — попасть в тесный пансион, в рамки узкой дисциплины и духовного убожества!..
— О чем это вы задумались, скажите, пожалуйста? — спросила Тото.
— Я думал о вас, — был ответ.
Глаза их встретились на мгновение. Темпест выдержал ее взгляд и вдруг увидел, что нежная краска медленно заливает стройную белую шейку Тото. Сердце его бешено забилось, и он отвел глаза.
Он упорно смотрел в сторону, упорно разговаривал с Карди и Вероной, но все время ощущал близость Тото.
Позже, когда Верона и Тото вышли и они вдвоем с Карди непринужденно болтали за стаканом вина, он ловил себя на том, что снова и снова возвращается к моменту, когда взгляды их обнялись, пытался разобраться в этом.
Сейчас, как и раньше, с первой встречи с Тото, он чувствовал, что его влечет к ней и что вместе с тем в душе шевелится смутное чувство стыда. И, отдавая себе отчет в своем увлечении, он в то же время понимал, почему не должен увлекаться.
Тото, в конце концов, ребенок, и ребенок очень неосведомленный.
Но именно поэтому разбудить ее было бы изумительно!
От этих мыслей его отвлек голос Карди.
Тот подошел к больному вопросу, бросив недовольным тоном, не вынимая изо рта сигары:
— Может быть, и в самом деле эта затея со школой — ошибка?
Карди нагнулся вперед. Сегодня он выглядел старше обычного; морщинки залегли вокруг ясных глаз. Он говорил очень медленно, уставившись в блестящую поверхность стола:
— Скажи мне кто-нибудь полгода тому назад, что случится то, что случилось, я рассмеялся бы ему в лицо. Я был уверен, что уже справился с тем, что разбило мою жизнь. Как я был глуп! Мужчина не может забыть женщину, раз он расстался с ней, продолжая любить ее. А я расстался с Вероной, любя ее до безумия. И она это знала, оттого и позвала меня снова. Как медленно ползли поезда и пароходы, когда я ехал в Лондон, Ник! За время моего переезда — четырнадцать лет разлуки стерлись. Их словно не бывало. К Вероне спешил опять юный влюбленный. Не умею объяснить, но это так. И с той поры, кто бы ни становился на пути, возбуждал во мне только раздражение. Трусливо, недостойно, если хотите, но это так. Устраиваться по-семейному казалось нелепо. Это связывало бы по рукам и по ногам. Мужчина должен постепенно развивать в себе отцовские чувства; меня же исключительные обстоятельства вдруг сделали отцом, и теперь, в нормальной обстановке, я оказался не на высоте.