В этот момент распахнулась дверь и появился Томас.
— Привет, — сказала Нора и посмотрела на него с интересом. Раньше, когда она встречала его у Алекса, никогда не обращала на него особого внимания. Ей казалось, что он очень застенчивый и нерешительный, но, судя по тому, какой план они разработали с Лиз, это впечатление было обманчивым.
Томас поздоровался с Норой, смущенно отводя глаза. Он чувствовал себя неловко из-за того, что операция по соединению ее и Алекса провалилась. И он не был уверен, что Нора не сердится на него за то, что он вмешался в ее личную жизнь.
— Грега нигде нет, — сказал он. — Его видели то там, то там, но все это было давно. В последние полчаса он как сквозь землю провалился.
— Что же делать! — воскликнула Лиз.
— Я выяснил, что у охранника офиса есть запасной ключ. Он вас знает, так что, я думаю, никаких проблем не возникнет. Мы можем идти.
Они вышли из комнаты и оказались в плотной толпе желающих пробраться к бару. Всем хотелось освежиться, а места было недостаточно, так что напитки передавались над головами, а официанты неизвестно как умудрялись пробираться в толпе с подносами — небольшими, но плотно уставленными бокалами. Томас прокладывал дорогу, держа Лиз за руку, Нора старалась не отставать от них. Наконец с большим трудом они пробрались к выходу.
— Ох, — вздохнула Лиз, — я думала, нам оттуда не выбраться.
— Да, праздник удался на славу, — поддержал разговор Томас. — В прошлом году я был на одном благотворительном балу, там было довольно скучно, на зато места больше, чем достаточно.
Они шагали по темной улице, то и дело, сталкиваясь с какими-нибудь шутниками, натянувшими на голову тыкву или жуткую маску. То с одной стороны, то с другой доносились испуганные восклицания, громкий хохот или просто нестройные голоса. Норе хотелось побыстрее переодеться и поехать домой, и она не обращала ни на что внимания. Лиз и Томас пытались поддерживать разговор, но у них в присутствии мрачной Норы это получалось не очень хорошо.
Они добрались до офиса, нашли охранника и получили долгожданный ключ, за который им пришлось еще и расписаться в журнале регистрации.
— Ну, все, — сказала Нора, — большое вам спасибо, что проводили меня, дальше я сама разберусь.
— Подожди… — начала Лиз.
— Со мной все в порядке, правда, — сказала Нора с уверенностью, которой вовсе не ощущала. — Я сейчас переоденусь, вызову такси и поеду домой.
— Давай, мы все-таки проводим тебя хотя бы до машины, — сказал Томас. — И не спорь, пожалуйста, мы все равно не уйдем.
— Ну, ладно, — сдалась Нора. — Я сейчас.
Она вошла в комнату, отыскала свою сумочку и одежду и, быстро избавившись от карнавального костюма и надев джинсы и свитер, снова стала самой собой. Ей было немного жаль прощаться с образом гадалки. Все начиналось так весело… но закончилось так грустно. Не давая волю чувствам, она быстро сбежала по лестнице, где ее уже ждали Томас, Лиз и такси.
Прежде чем сесть в машину, Нора остановилась возле своих друзей и сказала:
— За меня не переживайте. Я живучая. Мне бы очень не хотелось, чтобы из-за меня у вас испортилось настроение. Идите обратно, танцуйте и развлекайтесь. И еще раз спасибо.
Она нырнула в машину и помахала им на прощание рукой.
Нора без сна ворочалась в кровати, и в ее памяти снова и снова всплывали обрывки их с Алексом разговора. Она вспоминала то, что наговорила ему, и ее щеки начинали пылать от стыда и неловкости. Она сказала, что уезжает с Морисом. Зачем? Чтобы побольнее задеть его? Она добилась своего, причинила ему боль — но для чего? Разве ей от этого стало легче? Нет, ей стало в тысячу раз хуже.
Потом она вспоминала слова Алекса, и неловкость сменялась гневом и возмущением. Нет, он не любит ее. Не может человек говорить такое тому, кого любит. А зачем он говорил, что готов ради нее на все? Наверное, чтобы подчеркнуть, что она совершенно не ценит его преданность. Но это неправда! Все это неправда. Все, что они в порыве ревности наговорили друг другу. Он не это хотел сказать. Она это знает потому, что и сама хотела сказать что-то совершенно другое. Но почему-то получилось так, что они начали обвинять друг друга во всех возможных и невозможных грехах.
Нора села на постели и накинула халат. Она бросилась к двери и остановилась. Алекс здесь, совсем рядом, за стенкой. Наверняка тоже не спит… Она должна объяснить ему, что вовсе не это имела в виду. Нора вышла из спальни и подошла к входной двери. Она застыла в нерешительности. А что она теряет? Разве может быть хуже? Все самое худшее уже случилось.
Нора расправила плечи, сделала глубокий вдох, как перед прыжком с высокой вышки в воду, и протянула руку к замку. В этот момент она услышала звук открываемого замка соседней квартиры. Она выглянула в глазок и увидела выходящего Алекса. Он захлопнул свою дверь, повернулся к ее двери, постоял, сделал несколько шагов и снова остановился. Нора замерла, боясь вздохнуть. Ей казалось, что она дышит так громко, что ее слышно не только возле двери, но и на других этажах. Алекс протянул руку к ее звонку, потом опустил, махнул рукой и быстро пошел вниз по лестнице.
Нора хотела открыть дверь и позвать его, но на нее напал какой-то паралич, она не могла, ни пошевелиться, ни произнести хоть слово. Она кое-как дошла до своей спальни, упала лицом в подушку и снова разрыдалась, хотя еще недавно думала, что слез у нее больше не осталось.
10
Еще вчера светило ласковое осеннее солнце, а сегодня идет дождь. Холодный, неуютный, с порывами ледяного ветра, когда никакой зонтик не спасает от внезапно обрушивающейся ледяной волны.
Нора смотрела в окно на одиноких спешащих прохожих, которые пытались спрятаться за капюшонами и поднятыми воротниками и боролись с вырывающимися из рук и выворачивающимися наизнанку зонтами.
У нее дома тепло и уютно, можно выпить кружку горячего чая, можно с комфортом устроиться в кресле и почитать книжку или посмотреть какой-нибудь фильм. Дома хорошо, но это нисколько не радует, потому, что внутри у нее такая же погода, как на улице: слякоть, холод и пронизывающий ветер. И эти потоки воды, которые стекают по оконному стеклу, — ее еще не выплаканные слезы.
Слезы помогают, приносят облегчение: даже самые сильные рыдания когда-нибудь заканчиваются и в мыслях появляется какой-нибудь светлый образ. Но сейчас так не происходит.
Почему она больше не плачет? Внутри все застыло, на сердце, как будто лежит огромный тяжелый камень. Она даже не думает об Алексе. Не вспоминает, не представляет, не рисует в воображении его лицо, такое родное и такое далекое. Она просто чувствует тупую ноющую боль, от которой нет избавления, нет никакого лекарства.
Говорят, время лечит. Возможно, хотя и трудно сейчас в это поверить. И, наверное, когда-нибудь настанет день, когда они смогут спокойно встретиться и сказать друг другу «привет», не отводя взгляда и не чувствуя никакой неловкости. Боль когда-нибудь утихнет или хотя бы спрячется в глубине сердца, и не будет напоминать о себе каждое мгновение. Она снова сможет улыбаться, радоваться хорошей погоде, вкусным пирожным и общению с друзьями. В жизни много приятных мелочей — но какой смысл все это имеет без Алекса?!
Тяжелые раздумья заставляли Нору вскакивать, метаться по комнатам, то и дело, роняя и опрокидывая вещи. Она не могла найти себе места, не могла обрести успокоение, хотя бы временное. Она то и дело подходила к окну и, прижавшись лбом к холодному стеклу, снова смотрела в беспросветное темное небо, на потоки воды, бегущие по тротуарам, на гнущиеся под порывами ветра деревья.
Потом она шла на кухню, ставила на плиту чайник, зажигала огонь, через некоторое время снова выключала его… ей не хотелось чая. Ей ничего не хотелось. Только увидеть Алекса. Нора не знала, вернулся ли он домой. Не знала, где он, что с ним, ей в голову лезли самые мрачные предположения вперемежку с ревнивыми мыслями. Может быть, с ним что-то случилось? А может быть, он чувствует себя прекрасно, найдя успокоение в объятиях какой-нибудь красотки? А скорее всего, он сейчас спокойно сидит дома, смотрит телевизор или работает над очередным заказом. И старается прогнать из головы все мысли о ней. Ведь она вчера сказала ему, что уезжает навсегда.