2
Сначала выходишь из поезда, например, налево, едешь на эскалаторе, вверх. Поворачиваешь направо, к морю, по карте, начинаешь ориентироваться. Останавливаешься и изучаешь местность.
Сначала ничего не видно.
Но это многоэтажный дом одного цвета с туманом, он одиноко стоит позади, как в дымке, за более отчетливыми контурами. Многоэтажка, на первый взгляд, такая же, как остальные. Затем туманность, темнота. Разинутые черные окна. Вокруг дома — старое поле или вырубка, строительная техника и престарелые кусты смородины. Я подхожу ближе, и что-то притягивает мое внимание — окно на первом этаже, в первое мгновение такое же, как любое другое, но вскоре я замечаю свет, сочащийся сквозь щели из-за тяжелых, плотно задернутых штор. Этот дом легко заметить, но нелегко найти. Но я на другое и не рассчитывала.
Сначала я иду по дороге, указанной на карте, по Витхэльсвэген, по узкой гравийной дорожке, вдоль промышленных построек, мимо недостроенного небоскреба. Пересекаю Лекхольсвэген, продуктовый магазин, ресторан, везде тихо, все закрыто. Все бело. На карте, к югу, контуры длинного берега, украшенного ожерельем многоэтажек, несколько исподволь сохраненных перелесков. Строительство продолжается, строительная техника замерла, отдыхая. Белые дома и игровые площадки. Капли в лужах.
Переулок Докрусгрэнден не длинный. Через несколько домов нумерация заканчивается.
Насколько мне известно, в переулке Докрусгрэнден нет номера дома, превышающего число четыре.
Наверное, дело в каплях на линзах очков, в моем серьезном астигматизме. Я протираю стекла рукавицей, размазывая капли по стеклам. На карте ничего нового. Но я вижу окно, вижу его все время. Я вижу, как оно светится в сумерках. И прихожу, наконец, к нему, по полю или вырубке, ноги все еще сухие.
Останавливаюсь в десяти метрах. Там дверь, вход.
Над дверью вывеска с буквами.
Из золота.
«У Т-а-т-ь-я-н-ы».
Дыхание ударяет в голову.
Я замираю.
На часах без четверти шесть.
Здесь темно, нет фонарей.
Есть скамейка.
Я не сажусь.
Кто-то идет. Посетители. Проходят мимо меня. Они подходят прямо к двери, их шаги звучат, как в вакууме, они открывают скрипящую дверь. За ними тянутся большие мокрые следы. Дым из трубы смешивается с туманом, расширяет его. Над темнотой, надо всем светлое от неона торговых центров небо. Прибывают еще трое посетителей.
Четверо.
Еще один.
Мокрая меховая шапка.
Я подхожу к смородиновым кустам. Вижу, должно быть, переступающие ноги, дверь, чуть разбухшую и скрипящую, когда она открывается.
Цвет, проскальзывающий в щели.
Собака, пробегающая мимо, ее следы.
Тринадцать минут седьмого все шаги затихают, ничьи ноги больше не идут мимо.
Я жду еще две минуты.
На всякий случай.
Я приближаюсь.
Подхожу ближе.
Чем собиралась.
Из-за двери доносится слабый гул.
Где-то далеко — шум крана в ванной.
Стеклянные колокольчики, задевающий один другой.
Окно запотевшее, закрытое шторами.
В двери есть другое оконце, поменьше.
Я подхожу к нему.
Снимаю рукавицу.
Протираю кружок в изморози.
В кружке вижу новые краски: зеленое, красное, черное. Золотое. Оно движется, смешивается, производит новые цвета, которые преломляются, которые живут. Белые и красные лица, звуковыводящие отверстия. Из щелей дома — жар, дымящийся человеческий жар, который растапливает вокруг себя снег, обнажая лужайки. И вновь смотровой кружок затуманивается моим дыханием, я снова протираю, пальцы застыли.
Через восемь минут уходит обратный поезд. Если я уйду сейчас, то успею. Если побегу. Тогда я вернусь домой к семи, и весь вечер будет в моем распоряжении. Для важных занятий. Для самых разных важных занятий.
Я протираю.
Вдруг что-то происходит.
Может быть, просто свет.
Меняется.
Минимальная подвижка.
На цветовой шкале.
На шкале температуры.
Я приближаюсь, я должна приблизиться, чтобы разглядеть.
Что там меняется.
Первое, что я вижу, — ночной мотылек. Темно-красная лампа с неисправным проводом. Полоски дыма и ночной мотылек. Царская семья Романовых.
В моей сумке черноволосый мужчина, улыбка, костюм с лампасами. Напечатанный текст в мокрых пятнах снега. Я здесь. Сегодня суббота, последняя в январе.
Я кладу рукавицы, шапку и шарфы на самый крайний стол, у двери. Резиновые сапоги снимаю под столом. Подхожу к стойке. На столе под лампой, среди людей с сигаретами, бакенбардами и в шляпах сидит дама в чепце и фартуке. Татьяна. Ночной мотылек кружится, кружится.