Never two alike.
Так сказано в книге.
Уилсон Бентли прожил шестьдесят шесть лет, десять месяцев и четырнадцать дней.
Уилсон.
Не refused any help.
The 21st of December he died, in his farm house.
Alone.[5]
(Или нет, к тому моменту он жил в одном доме с племянником и его семьей, и те уже долгое время были worried.[6] Но все же: he refused any help.)
Снег падает над городом, теперь уже мокрыми хлопьями. «Столбики» сталкиваются в слоях атмосферы и под давлением невидимых потоков воздуха превращаются во влажные игольчатые комки. Самая крупная из документированных снежинок была обнаружена в Форт Кеог в Монтане. Тридцать восемь на двадцать сантиметров. Но это случилось в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году, поэтому в достоверности рекорда можно усомниться.
Если бы такая снежинка упала сейчас за окном на пробегающую мимо карманную собачку, то накрыла бы ее целиком.
Статистически это случайность, теоретически — возможность.
Перед окном, выходящим на улицу, двигаются ботинки и сапоги разных цветов, а рядом с ними — нижние части цветочных оберток. Посмотрев на это сверху, можно было бы увидеть поток раскрытых цветных зонтов, медленно обгоняющих друг друга или плывущих один за другим. И асимметрия была бы мнимой, а симметрия заключалась бы в понимании того, что поток зонтов никогда не остановится. И что всегда будут новые дожди. И все это было бы красиво, будто по-японски.
Они проходят перед моим окном — ботиночки, красивые сапожки, промокают, протекают. Очень немногие сегодня обулись в резиновые сапоги, несмотря на дождь. У меня две запасные пары резиновых сапог — одна в прихожей, другая в сарае за липами. На случай, если мои обычные прохудятся. Впрочем, до сих пор этого не происходило.
Генеральная уборка завершена, рождественская ель поставлена и украшена, рождественские шторы, рождественские скатерти и салфетки скатаны, ветчина поджарена, бульон сварен, праздничный сервиз выставлен на сервировочный столик. У меня на столе всевозможные запеканки: из брюквенного пюре, из моркови, соленая картофельная запеканка и сладкая. Маринованные селедки выложены в селедочницу. В стеклянной мисочке лежит ряпушковая икра, которую я через полторы минуты смешаю со сметаной и рубленым луком. Красно-оранжевый селедочный салат светится упорядоченностью. Кубики свеклы, кубики соленого огурца, селедка и яйца, сваренные вкрутую, в верном порядке и пропорции. Сегодня Рождество уже сегодня. Я надеваю другие брюки, отглаженные. В прачечной на цокольном этаже есть каток для отглаживания белья. Я не часто им пользуюсь, только по праздникам. Но сначала колготки, черные. И золотое сердечко.
Черное.
Я накрываю на стол: рождественская скатерть с узором, блюда по порядку. Вилка, нож, тарелка и бокал. И посреди стола — свеча. Не в виде рождественского гнома, конечно. Но все-таки. Я зажигаю свечу. Я сажусь. Я встаю, выключаю свет и снова сажусь. Свеча освещает стол. Свет яркий. Теплый. Я ем. Жевание отзывается в ушах. Глотание тоже.
А так — вокруг относительно тихо.
Покончив с закуской и горячим, я перемещаюсь на диван.
Пора пить вечерний кофе. Рождественский кофе. Я собираю поднос на кухне. Рождественские кофейные чашки с брусничками. Сливочная ракушка и сахарный язычок с инициалами, черный. Салфетка (складываю) и рождественский торт, the English Christmas Log, коричневый и блестящий, с гномами и зверями. Даже при ближайшем рассмотрении кора из глазури напоминает настоящий ствол — может быть, ствол бука, темный и прямой. В этом городе нет буков, и в этой стране нет, я никогда не видела бук своими глазами, но на фотографии кора этого дерева выглядит именно так. У него бархатный ствол, высокая крона, густая, темно-зеленая. Тихая. Буковое дерево (Fagus silvatico) произрастает почти по всей Англии, кондитер смотрел на буковый лес в окне, бархатно-зеленый — так все и было, в сумерках — и потом пек, пек всю ночь напролет.
5
Он отказывался от любой помощи. 21-го декабря 1931 года он умер в своем деревенском доме. Один.