Впрочем, всё относительно. Я ведь не зря свою колымагу принялся разбирать – на Шоссе она едва могла выжать сотню, да и то при попутном ветре. Если бы я рванул в контору по срочному вызову на ней, нагоняй от шефа за нерасторопность был бы куда более вероятен.
Вот по правую руку остался поворот на энергокомплекс Пха́та, до которого от Шоссе километров двадцать пять. В Пха́та расположен единственный на всю планету термоядерный конвертор. Говорят, на некоторых звёздных кораблях таких по два, а то и по четыре. А у нас на всю колонию – один. Вот такие мы развитые…
Впереди был мост через Уарату. Этот мост называли Третьим – в этом случае счёт всегда вёлся от столицы. Если точнее – от Космодрома. Ясным днём здесь дух захватывает – речная долина в этом месте широка и глубока, и опоры ажурных арок, кажущиеся издали подозрительно тонкими, уходят вниз, к воде, метров на триста пятьдесят, не меньше. Но сейчас вся долина Уараты была затоплена густым туманом, и мост лишь чуть-чуть приподнимался над его белёсыми волнами. Если не знать, какая здесь высота, – так и моста можно не заметить.
Восход солнца застал меня, когда я уже пересёк Третий мост. Прогноз погоды на сегодня, к сожалению, выглядел правдоподобным. Просветы на небе ещё были, но повсюду уже громоздились тучи. Вздымающаяся слева от меня гора Сундук, за которой пряталось поднимающееся солнце, пыталась прикинуться ещё одной тучей, сползшей с небес к самой реке. Её угловатые контуры были такими же синими и расплывчатыми – она действительно напоминала огромное облако в форме сундука. Но солнечные лучи, позолотившие гору по краям, быстро раскрыли этот обман – стали видны отдельные сосны, обрамляющие плоскую как стол безлесную вершину.
Шоссе заканчивается просторной восьмиугольной площадкой. И с противоположного конца, через тысячу километров, такая же. Всё той же восьмиугольной формы, как и лётное поле Космодрома, между прочим… Площадки эти все называют стрелками. В детстве я спрашивал у отца – почему? И он объяснил, что в Инаркт, где стрелка Шоссе находится в черте города, от неё берёт начало проспект Странника, впоследствии переименованный в проспект Торжества Кондуктории, а также другие главные улицы. «Но почему стрелка?» – не унимался я, обескураженный непонятным для меня ответом. Было это в море, и мы сидели на корме отцовского баркаса. Отец достал компас и поднёс к волноводу работающего двигателя. Стрелочка компаса закрутилась во все стороны. «Начало всех путей, понимаешь?» – сказал мне отец. Я кивнул, потому что мне показалось, что я понял… Так это и осталось в моей подрастающей голове в разделе «Почти Понятные Вещи». С тех пор стараюсь не кивать, если не понял на самом деле.
Наша стрелка, что у Кодда, находится прямо в лесу, и сторожат её выстроившиеся вокруг высокие сосны – это так, чтобы иллюзий не возникало, что у нас тут не дикий край. Разбегающиеся от стрелки во все стороны дороги разной ширины и степени разбитости (некоторые даже грунтовые) традиционно не имеют указателей. Кому надо – тот знает, куда сворачивать. А кто не знает – так и едет по прямой. Неширокая, но ухоженная дорога ведёт чужака, пока не кончается лес. А там, озадаченно глядя на обступившие дорогу путаные дворы одноэтажного Верхнего Кодда, он спускается к морю. И это уже Нижний Кодд – одноэтажные дома вдруг вырастают до многоэтажных, и путник попадает прямо во двор управления Общинной стражи. Стражники любят гостей – появляется возможность хоть чем-то заняться…
Перед стрелкой я придерживаю машину. Мне нужно не прямо, а чуть левее. Дорога тут заметно уже – не то что по прямой. Вроде бы, туда же ведёт, куда и главная, да не совсем. Сначала деревья смыкаются вокруг, почти соединяя над головой свои кроны. Но внезапно лес кончается. По левую руку открывается поросшая кустарником пустошь, а по правую громоздится полузаброшенный кирпичный заводик. Торможу и резко выворачиваю вправо – мой джип, разгоняя поредевший туман лучами фар, ныряет на едва заметную дорожку, зажатую между лесом и заводским забором. Это правильный маршрут для матёрого агента адвослужбы: я уже почти добрался до своей базы, а меня ещё ни одна живая душа не видела.