Он проглотил таблетку транквилизатора, все еще сжимая в теплой руке банку. Сонливость уже подступала, когда он высыпал голубые таблетки себе на ладонь и начинал считать их. В банке их было тридцать две, скоро не останется ни одной — так он решил.
— Их слишком много, — шепот Вайолет защекотал его ухо. Так же быстро как появилась, она опустилась на колени рядом с его руками и начала гладить его так, будто он был пугливым котенком.
Сдавленный всхлип вырвался из его горла, — Достаточно, чтобы убить меня, — ответил он низким, скрипучим голосом.
Вайолет улыбнулась, но слезы уже текли по ее щекам. С решительностью она их вытерла своей ночнушкой, — Не сегодня, — вздохнула она, собирая по одной таблетке и опуская их обратно в банку, пока его ладонь не опустела.
Она толкнула его на простыни, стянула с него одежду, оставив только футболку и боксеры, чтобы ему было комфортнее и накрыла их пуховым одеялом, чтобы они вдвоем свернулись калачиком.
— Я не позволю тебе умереть в этом доме, — пробормотала она ему в ключицу. Ее ресницы трепетали, когда она погружалась в сон.
— Вайолет?
— Да?
Он сделал глубокий вдох. Мир начинал тихонько темнеть по краям, и он изо всех сил пытался не заснуть, но таблетки действовали слишком быстро, — Я убил кое-кого. Своего брата.
Он заметил, как ее дыхание на секунду замерло, но она не ответила. Он понял, что это — возможность все объяснить.
— Я… я не хотел. Я не убивал его своими руками. Я… я совершил слишком много дерьма, безумного дерьма, и я собирался сесть за это в тюрьму. Я поджег человека, Вай. Моя мама трахала этого парня. Я просто… Он заставил меня перейти черту, а потом все потемнело. Все, что я помню, это — канистра с бензином и спичка. А затем у матери появилась сумасшедшая идея повесить все на моего брата. У него, как и у Эдди, не все в порядке с головой. У него уже были проблемы с неуравновешенностью, поэтому его от нас с легкостью забрали. Конечно, Бо не было с нами сладко, но без нас стало еще хуже. И… И где-то через месяц после того, как его запихнули в то чертово место… Какая-то психбольница, какое-то проклятое место для тех, у кого дела обстояли еще хуже… Он… Он… Он умер, — внезапно его дыхание превратилось в глубокие, тяжелые всхлипы, которые забирали весь кислород, который их окружал.
Вайолет притянула его к себе сильнее, положив его голову над грудью, и из его глаз хлынули слезы. Его слезы пропитывали их кожу, и она тоже заплакала, шепча что-то успокаивающее ему в волосы.
— Я убийца, Вайолет, — задыхался он, — Как ты можешь меня любить?
Она покачала головой и подняла его подбородок, чтобы он посмотрел ей в глаза, — Все мы убийцы, Тейт, — вздохнула она. Он думал о причинах из-за которых изо дня в день умирали люди: ошибка, вирус, мечта, свет, — Все мы, — повторила она.
/
Он пришел в себя в подвале, рассматривая произошедшее. Холодный бетонный пол был залит кровью, но тела уже давно восстановились, стоя позади того, что называлось «смертельными травмами», ведь их сердца перестали биться.
Но наверху его ждало еще два тела.
Он не хотел этого делать.
Он клянется.
Этого хотели голоса.
/
Пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, он тер виски, пытаясь разорвать кожу и размозжить себе череп, чтобы его мозги вытекли и, может, тогда с бешеным остервенением он сможет отыскать хоть какие-то воспоминания, роясь в сером веществе. Но у него не получалось, потому что…
ТРАХНИ ИХ ЗАДУШИ ИХ ИЗНАСИЛУЙ ИХ УБЕЙ ИХ ЗАРЕЖЬ ИХ ЗАСТРЕЛИ ИХ ЕБАНЫЙ ХЕЛТЕР СКЕЛТЕР
… голоса орали громче обычного, словно выстраивая невидимую стену, преграждающую путь к воспоминаниям о том, что он натворил.
На нем по-прежнему был латексный костюм, когда он сидел в углу подвала и качался из стороны в сторону. Маска валялась неподалеку в луже месива из крови и кишек, — Проваливайте! — ревел он теням, стуча себя кулаками по голове, — Проваливайте, проваливайте из моей головы!
/
Где Вайолет? От этого вопроса закружилась голова. Он чувствовал, что она пряталась в тенях, но на глаза ему не показывалась.
Разум начинал возвращаться к нему — этот раз, когда все воспоминания исчезли, был самым долгим — но как только они медленно начинали возвращаться своим каким-то особенным извращенным способом, он не был уверен, что хотел этого. Говорят, жертвы насилия иногда создают себе собственный мир в воображении, чтобы избежать боли, которую им нанесли, но он не был уверен, что это также распространялось на людей, причинивших эту боль.
Когда голоса отступили, оставив его в звенящей тишине, наедине с возвращающимися к памяти сюжетами последних нескольких дней, окрашенными кровью, он начал кричать.
/
Все началось, когда он вновь надел латексный костюм — он не знал, где сейчас Вайолет, но он был уверен, что она пряталась где-то поблизости, рассматривая его CD-диски и пряча его лезвия. Стояла ночь пятницы, около двух часов пополуночи, он медленно прогуливался по дому, глядя на мир через дырки в маске.
Он заметил Вайолет в кабинете матери, где последняя курила сигареты и тонула в долгах. Но когда Вай обернулась, он вдруг понял, что ошибся: эта девушка была старше, фигуристая, с высокими скулами и длинными волнистыми волосами, спускающимися на полную грудь. Он отступил, придя в смятение, но в следующую же секунду вспомнил, что на нем был костюм и, уже с большей уверенностью, поднял в приветствии руку.
— А вот и ты, — воскликнула женщина, как будто ничего такого не было, в том, что она вломилась в его дом, а он, в свою очередь, был одет как грабитель. Она внимательно посмотрела на него, — Бен? Где ты, черт подери, достал это?
Он слабо попытался припомнить какого-то Бена и единственным, что пришло на ум было то, что доктора Хармона звали Бенджамином. Она с уверенностью подошла к нему, спуская с плечей шаль и открывая вид на черную ночную рубашку.
— Ты правда хочешь повторить? — промурлыкала она, плавно двигая бедрами.
/
На следующее утро он проснулся в своей комнате, потерянный и убежденный в том, что все, что произошло прошлой ночью — всего лишь его очередной странный сон, если бы не тот факт, что в самом дальнем углу валялся латексный костюм, покрытый спермой и кровью. На нем самом не было одежды и только испарина покрывала все его тело.
— Тейт! — за дверью раздался пронзительный голос матери. Охваченный паникой, он спотыкаясь, подбежал к шкафу, натягивая на себя первое, что из него выпало, — Доктор Хармон ждет тебя в кабинете, чтобы провести сеанс.
Его пробивала дрожь, пока он спускался вниз, а когда под пальцами он ощутил кожаное покрытие кресла, рука отпрянула сама. Он был потрясен. Все ощущалось точно таким же, как было в его сне. Чем бы этот сон не был.
На этот раз, когда доктор Хармон задавал ему все эти глупые бессмысленные вопросы и рисовал каракули в своем нескончаемом блокноте, Тейт не смог ответить ни на один из них, его все еще потрясывало. Дело было не в том, что он специально молчал, как делал несколько недель кряду до этого, а потому, что тьма схватила его за горло, наводя на него страх с такой жестокостью, что он терял всякую способность говорить.
— Чтобы полегчало, нужно говорить, Тейт, — уверенно напомнил ему доктор Хармон. Тейт посмотрел на вены на шее доктора. Дома к их удаче никого не было, никого, кроме обитающей здесь тьмы. Констанс ушла на рынок, Эдди была на сеансе терапии в центре города.
Тейт оглянулся назад, посмотрев на пол. Что-то привлекло его внимание, выглядывая из-под ножки дивана.
Доктор Хармон положил блокнот на журнальный столик, разделявший их двоих, — Твоя мать правда волновалась за тебя. — Подумав, он добавил, — Она говорит, что ты слишком часто в последнее время начал прогуливать школу и завалил почти все экзамены, — Тейт с ненавистью уставился на него, все еще желая рассмотреть то, что находилось под диваном, — Она просто хочет, чтобы ты изменился в лучшую сторону. Мы все хотим.