Только за одно это Элинор могла бы полюбить его, как признавалась она себе позже, когда они сидели за завтраком.
Но ведь она полюбила его еще до того, как сама об этом догадалась, еще тогда, когда не могла ждать от него ничего, кроме презрения и равнодушия.
Зато теперь ее любовь окрепла и разрослась, но Элинор клялась себе, что ни за что на свете не признается ему, как сильно его любит. А признаться очень хотелось. Ей не терпелось поделиться с ним своими новыми ощущениями – но нет, она не могла взвалить на его плечи такую обузу.
Элинор прекрасно понимала, что она не первая женщина в жизни Рея и, надо полагать, не последняя. И должна смириться с тем, что их отношения не будут долгими, а раз так, то незачем омрачать счастливые минуты мыслями о будущем, когда ей придется жить дальше без Рея.
– Ты хмуришься? Что-нибудь не так? – Увидев, как побледнела девушка, Рей резко поставил чашку с кофе на стол. Взяв ее за подбородок, он заставил Элинор посмотреть ему в глаза.
– Я… просто думала о книге.
Под его внимательным взглядом Элинор нервно облизнула внезапно пересохшие губы. Скорее всего Рей догадался, что она не сказала всей правды, но настаивать не стал. Только в глубине его глаз осталась какая-то тень, и Элинор показалось, что она в чем-то разочаровала его.
После завтрака она вернулась к работе.
Рею, словно чутье, подсказывало, когда можно прерывать ее, а когда – нет. Он дал Элинор проработать до обеда, а потом вытащил ее из-за стола, несмотря на все ее протесты.
– Ты уже и так достаточно написала. Если не будешь отдыхать, то совсем себя загонишь.
Элинор, раздраженная тем, что ее оторвали от книги, огрызнулась:
– В чем дело? Ты что, мне не доверяешь? Хочешь проверить, что я написала? Желаешь убедиться в том, что там все достаточно «сексуально»?
Элинор отлично знала, что несправедлива и напрасно кипятится, но реакция Рея удивила ее.
Вместо того чтобы взорваться, он спокойно произнес:
– А вот это мы обсудим после обеда.
Элинор подмывало заявить, что она не желает обедать, но каким-то образом она все же заставила себя сесть за стол и поесть. Только тогда она поняла, в каком была напряжении. Теперь, когда раздражение прошло, Элинор стало стыдно за свою детскую выходку, и она честно извинилась.
– Не извиняйся, – спокойно отозвался Рей. – Сам факт, что ты так поглощена книгой, говорит о том, что все идет хорошо. Знаешь, что меня раньше больше всего в ней беспокоило?
Элинор покачала головой, разливая кофе по чашкам.
– То, что ты была так далека от своих персонажей, особенно от Эжени. Так, словно ты чувствовала к ней – как бы это сказать? – чуть ли не неприязнь, что ли.
Неприязнь? Элинор нахмурилась, пытаясь дать объективную оценку первому варианту своей рукописи. Да нет, не неприязнь, а скорее – неприятие. Потому что, создавая образ Эжени, она пыталась нарисовать женщину, какой никогда не могла бы стать сама.
– Что касается исторической фактуры и изложения фактов, – между тем продолжал Рей, – то тут все было так хорошо, что я понял: должен быть какой-то способ вдохнуть жизнь в твоих героев. И я дал себе слово найти этот способ.
Позже эти слова много раз терзали девушку, но сейчас она не уловила в них ничего тревожного.
– Как ты смотришь на то, чтобы писать коммерческие романы? По-моему, ты будешь иметь успех.
– То есть – писать «бестселлеры»? – засмеялась Элинор.
– Вот именно.
– Не знаю, не уверена.
– На твоем месте я бы об этом задумался, ибо, судя по тому, как идет переделка, твоя книга точно произведет фурор.
Элинор должна была бы обрадоваться, но нет – напротив, ее охватило отчаяние, потому что он, наконец, заговорил о будущем, но не о том, чего она ждала. В его словах не было и намека на то, что это будущее станет их общим.
Им осталось пробыть здесь всего какие-нибудь две недели. Потом она уедет в рекламное турне, а там уже и Рождество.
Рождество…
– Поехали, покатаемся после обеда, – предложил Рей. – Гудуик – местечко историческое.
Местечко, конечно, было историческое, но стоял холодный ноябрьский день, и над холмами висел туман, а с голых ветвей развесистых деревьев, окружавших стены развалин некогда величественных замков, которые они осматривали по настоянию Рея, тоскливо капал дождь.
Но даже, несмотря на погоду, живое воображение Элинор сумело восстановить былую красоту этих мест, и оставалось надеяться, что только ненастье придало им такой грустный и меланхоличный вид.