— Вдохни через нос, детка, выдохни через рот, — его мягкий и спокойный тон заставляет меня сосредоточиться на нем, и я следую его указаниям.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Выдох.
С каждым вздохом Канье повторяет свои слова все тем же мягким голосом.
Туман начинает рассеиваться, и я открываю глаза. Это занимает мгновение, но Канье и комната фокусируются. Он нежно убирает мои руки с шеи и целует оба запястья.
Я разваливаюсь прямо у него на глазах. Рыдания вырываются из моей груди. Я поворачиваюсь на бок и сворачиваюсь калачиком. Поцелуй. Я даже не могу поцеловать без этих отвратительных воспоминаний, которые всплывают в моем сознании.
Канье ложится рядом и притягивает меня к себе. Я чувствую вибрацию своих криков по его груди. Он молчит, его сильные руки крепко обнимают меня. Я чувствую, как он вздрагивает каждый раз, когда очередной душераздирающий крик вырывается из моего горла.
Через некоторое время я успокаиваюсь. Или в моем теле просто ничего не остается? Возможно, мои слезы снова высыхают. Я была здесь раньше, мое тело снова сдавалось и начинало считать.
Два мягких пальца касаются моего подбородка и приподнимают мою голову. Я крепко зажмуриваюсь. Я не хочу видеть его лицо. Что, если он разочарован, испытывает отвращение или считает меня сумасшедшей? Я не смогу с этим справиться.
— Эмми, пожалуйста, открой глаза, — я крепче сжимаю их, слыша боль в его голосе. — Я люблю тебя, Эмили. Ничто из того, что ты делаешь, не изменит этого. Не закрывайся от меня сейчас, детка. У нас был прекрасный момент. Помни хорошее, забудь плохое.
Ему так легко говорить.
Я открываю глаза. Нахмурив брови и поджав губы, Канье смотрит на меня. Я подумываю пошутить о линиях беспокойства, но передумываю. Его лицо расслабляется, и он целует меня в лоб. Он смотрит мне в глаза и не отводит их, пока говорит:
— Я обожаю тебя больше жизни, Эмми. Если снова пойдешь в темноту, скажи мне. Потому что я всегда буду рядом, чтобы вытащить тебя. Выйди на яркий свет, где и есть твое место.
Я ничего не говорю. Я выдерживаю его взгляд еще мгновение, а затем сворачиваюсь клубочком у его тела. Канье накрывает нас одеялом и крепко прижимает меня к груди.
Это неправильно, и я не должна лежать здесь с ним, но мне это нужно. Только одна ночь. Я сделала именно то, что обещала не делать. Он подобрался ближе и теперь увидел часть меня, уродливую часть моей жизни, которую я не хотела, чтобы кто-то видел. Это только вопрос времени, когда он поймет, что я зашла слишком далеко, и он не хочет быть частью моего темного мира. Люди могут брать так много, прежде чем уйти. Они увидят, что я не стою усилий, и тогда я буду знать, что потеряла их, потому что они увидели, какой уродливой я стала.
Мой желудок сжимается, но это не мой живот. Это гнев кружится вокруг моей израненной души. Ярость. Сейчас, как никогда прежде, мне нужно добраться до Донована. И, если я это сделаю, я могу не выжить. Но и он тоже.
Смерть в момент мести мне кажется подходящей идеей. Он создал меня, а я уничтожу его, и себя заодно.
Я просыпаюсь рано утром и легко выползаю из объятий Канье с дивана. Канье всегда крепко спал. Я еще немного наблюдаю, как он спит, он выглядит таким умиротворенным. Волосы растрепаны, лицо мягкое, губы слегка надуты. Он действительно самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.
Час спустя я уже в столовой, пытаюсь сообразить, что же мне делать, сосредоточившись на фотографиях Лили и Джейка на столе.
Они прекрасны вместе, и это не имеет никакого отношения к их внешности. Их любовь друг к другу сквозит в их глазах. Один взгляд на них, и весь мир увидит, как много они значат друг для друга. Руки моего брата собственнически обнимают Лили. Он будет защищать ее вечно. Улыбка Лили говорит Джейку о том, как она счастлива, что она собирается всегда делать моего брата счастливым.
— Как бы тяжело это ни звучало, тебе нужно отпустить прошлое и принять свое будущее.
Ага. Как отпустить мое прошлое, когда оно влияет на меня каждый день? Например, так, как вчера вечером. Это — мое настоящее, и поэтому оно всегда будет моим будущим. Мне нужен контроль. Вот что мне нужно сделать. Мне нужно закрыться от Канье, или я сделаю ему еще больнее. Я очень люблю его, но он однажды захочет того, что я не смогу ему дать. Детей, чтобы стать семьей, но я не смогу этого сделать. Я слишком пострадала, чтобы стать матерью. Мое будущее держит меня в одиночестве. Я обречена смотреть, как Канье получает этот подарок от другой женщины. Мое сердце разрывается, но это единственный выход.
Услышав шаги, я резко вскидываю голову и вижу, как Канье входит в холл из гостиной. Он видит меня, а потом пронзает взглядом, и в нем горит огонь. Я знаю почему. Я помню.
— Эмми, я уверен, что ты не забыла, но на всякий случай напомню. Ненавижу просыпаться и видеть, что тебя нет в постели. Это не изменилось. Просто, чтобы ты все поняла, — говорит Канье с поднятыми бровями.
Он делает шаг в сторону столовой, и я поднимаю руку.
— Стой!
Канье замирает на месте и, прищурившись, смотрит на меня.
— Прошлая ночь была удивительной и, — я делаю паузу, чтобы подобрать правильное слово, — страшной, — добавляю я тихо. — Но это было всего один раз. Прости, если я навела тебя на мысль, что это приведет тебя и меня к «нам», потому что этого не произойдет. Я хочу, чтобы ты знал, что этого больше не повторится.
Канье на мгновение замолкает, продолжая смотреть мне прямо в глаза. Потом вдруг смеется.
Я опускаю брови, пытаясь понять, что, черт возьми, он считает смешным?
Канье подходит ко мне, и я делаю шаг назад.
— Эмми, я скажу тебе, что произойдет. Я переезжаю обратно. Это, — Канье показывает пальцем между собой и мной, — Уже происходит. Черт, я ждал, что ты сделаешь первый шаг в течение трех чертовых месяцев. И прошлой ночью ты его сделала. Это все, что мне было нужно. Я знаю, что ты хочешь меня. И я также знаю, что ты любишь меня. Теперь мой ход. И, детка, я делаю огромный гребаный шаг прямо в твою жизнь, и ты ничего не можешь с этим поделать. Ты моя, всегда была моей. Впереди у нас только сладкие дни, Эмми. Я тебе это покажу.
От шока у меня во рту пересыхает, как в пустыне Сахара. Мои губы приоткрываются, но я не издаю ни звука. Я качаю головой, пытаясь дать Канье понять, что этого не произойдет. Это твой Канье. Как ты могла не предвидеть, что он так поступит? От одной этой мысли у меня перестает трястись голова. Я должна была догадаться. Я знаю. Ничто не помешает Канье переехать обратно, а у меня нет денег, чтобы съехать. Ты не хочешь. Нет, не знаю. Черт возьми, я слаба. Я хочу этого. Я хочу его. Мне просто нужно бороться сильнее. Бороться за свое будущее.
Канье подходит ко мне и нежно касается рукой моей щеки. Он улыбается. Широкая, яркая улыбка. Первая, что я увидела за пять лет. Мои мысли и сомнения останавливаются. Я таю от прикосновения его руки и смотрю на его прекрасную улыбку.
— Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте, — тихо шепчет Канье, прежде чем нежно поцеловать мои сомкнутые губы. — Это мы, детка, но мы победили. Мы превращаем наши кошмары в прекрасный сон.
И с этими разрушительными красивыми словами, которые я так сильно хочу претворить в жизнь, Канье поворачивается и выходит из дома.
Я все еще смотрю на дверь, когда слышу, как его грузовик отъезжает от дома и едет куда-то. Потом я выхожу из своего пузыря, понимая, что он, вероятно, поехал к Дому, чтобы забрать свои вещи. Черт!
Я сижу в кабинете психотерапевта и наблюдаю, как она делает пометки в блокноте, пока я рассказываю ей о своей ночи с Канье и объясняю, насколько невозможен этот человек. И что теперь он переезжает. Она ухмыляется. Все против меня!
— Так что заставило тебя поцеловать Канье прошлой ночью?
Я уже привыкла к ее прямым вопросам. Если бы кто-то другой задавал мне личные вопросы, то это шокировало бы меня, и я бы ударила этого человека, но только в моем воображении. Я бы никогда не смогла ударить человека только из-за слов. С другой стороны, есть Донован. У этого человека впереди целый мир страданий. Посмотрим, как я ему понравлюсь, когда я не буду заперта в комнате, где только кровать и огромный мужчина, охраняющий дверь.
— Эмили? — я слышу, как доктор Зик пытается привлечь мое внимание.
— Э-э-э ... простите, повторите вопрос.
— Как насчет того, чтобы поговорить о том, какие мысли тебя одолевают?
— Я думала о Доноване. О том, что я с ним сделаю, если не буду заперта в комнате.
— Ладно, и что ты сделаешь?
— Сначала пытала бы, а затем убила, — говорю я, не задумываясь ни на секунду.
— Хм…— доктор Зик начинает записывать.
Я вздыхаю.
— Почему бы вам не купить диктофон вместо того, чтобы все записывать? — я думала об этом на каждом сеансе. Это сэкономит ей много времени и, возможно, избавит от артрита в запястьях.
— Потому что мне нужно помнить только самое важное. Почему ты предпочитаешь пытку и убийство Донована вместо того, чтобы отправить его в тюрьму на всю оставшуюся жизнь?
У меня перехватывает дыхание, и я задыхаюсь от изумления:
— Это было бы слишком любезно. К тому же, нельзя сказать, что это возможно. То, что он делал, он делал и в другой стране. Места и улики исчезли, сожжены дотла. Ему сойдет все с рук, и он сможет сделать это с кем-нибудь другим. Я не могу этого допустить. Я не позволю этому случиться, — заканчиваю я криком, двигаясь вперед на своем кресле.
Моя грудь быстро поднимается и опускается.
— Ты говоришь так, будто ты собираешься что-то сделать, Эмили. Это так?
Я бросаю взгляд на окно и качаю головой. Я отчаянно пытаюсь придумать, что сказать, когда слышу, как она резко вздыхает, и мой взгляд устремляется прямо на нее.