— Но вы не можете обвинять во всем только Лоринга?! Вы должны быть снисходительней! — воскликнула Стефания.
Селия встала: краска вновь вернулась на ее щеки, и лицо ее ярко пылало.
— Я лучше уйду.
Поцеловав Стефанию и Дона, она сбежала по лестнице и, стараясь казаться спокойной, весело крикнула снизу:
— Не беспокойтесь! Я сама открою дверь.
С пылающими щеками и высоко поднятой головой она прошла на Керзон-стрит и опустилась на скамью в Гринпарке, чтобы собраться с мыслями.
Одно было для нее ясно: она не могла больше жить на деньги, добытые таким путем.
«За многое можно взяться, — думала она, — в конце концов, жизнь — это только приключение. Сцена, кино, большие магазины — я уверена, что найду что-нибудь подходящее».
Потом она вспомнила вдруг, как волновался Лоринг и как он был нежен с ней во время ее болезни. Это было в начале осени, и он был приглашен на охоту в Йоркшир. Когда она заболела, он отказался от поездки и целые дни проводил около ее постели, болтая с ней, читал ей вслух, покупал цветы и подарил прелестную собачонку… Стефания сказала: «Даже лучшие из нас обладают дурными качествами», — а худшие, казалось, были наделены наилучшими.
Внезапно Селия почувствовала, что по ее лицу текут слезы. Она сидела в мягком полусвете сумерек и оплакивала свою любовь к Лорингу, прежнее счастье, прежнее доверчивое неведение.
Когда она поднялась, было уже совсем темно; листья трепетали и при свете фонарей рисовали причудливые узоры на песке. В конце концов, ей придется вернуться на Брутон-стрит и остаться там, пока она не найдет работы; и ей придется сказать Лорингу, что она вернула Брекенриджу деньги.
«Хайс — или ангел, или настоящий дьявол, а вернее всего, и то, и другое вместе, и поэтому он — самое обаятельное существо, которое я знаю», — говорила о нем его тетка.
Хайс, уютно устроившись около нее в кресле, глядел на нее с любовью.
Вероника жила в «Браншес» со дня смерти его матери, и Хайс обожал ее.
Поднявшись с кресла, он остановился перед ней. Каковы бы ни были его недостатки, в отсутствии привлекательности его нельзя было упрекнуть. Под лучами заходящего солнца его темно-каштановые волосы загорелись золотом. Когда он улыбался, его зубы на смуглом лице сверкали белизной; он был безупречно сложен, жизнерадостен и очень красив. Достав из кармана папиросу, он закурил.
— Ты обязательно должен уехать сегодня вечером, Ричард? — спросила его тетка.
Хайс улыбнулся.
— Должен обязательно — звучит, пожалуй, слишком серьезно, дорогая! Дело в том, что у меня свидание.
Он уставился на содержавшийся в образцовом порядке сад, разбитый перед террасой, и на длинную, тенистую аллею парка, сливавшуюся с закатным небом.
— Удивительно, почему это люди всегда делают что-нибудь такое, что не доставляет им особенного удовольствия, но что они любят все же достаточно для того, чтоб не избегать этого? — лениво протянул он.
— Останься здесь, мы пообедаем на террасе, а потом будем играть в карты, — предложила тетка.
Темно-серые глаза Хайса сделались на мгновение задумчивыми, потом он сказал, повернувшись на каблуках:
— Невозможно, тетя, милая! — и ушел.
Полчаса спустя он уже сидел в своем автомобиле, а еще через час был в Кингстоне; в четверть девятого он остановился на Джордж-стрит.
Выйдя из автомобиля и бросив взгляд на открытое окно комнаты брата, он свистнул. В ответ послышался такой же свист.
Хайс улыбнулся и быстро поднялся наверх.
— Алло, Робин, как дела? — спросил он входя. На пороге он остановился, глаза его быстро сузились, но он ничего не прибавил.
Брекенридж, занятый упаковкой чемоданов, поднял голову и отрывисто сказал:
— Я сам виноват! Мне ничего другого не остается, как бежать! Я проиграл две тысячи фунтов — все, что у меня было.
— Кому? — спросил Хайс спокойно.
Брекенридж покраснел, и в его глазах появилось виноватое детское выражение, как тогда, когда он встретил взгляд Селии.
— Лорингу. Ты мне говорил, что он — мошенник. Я не поверил. Теперь я все там спустил.
Хайс подошел к брату:
— Две тысячи? — переспросил он. — Конечно, тебя обобрали эти негодяи! Давай соберем сегодня друзей и накроем эту шайку. Мы не можем вернуть твои деньги, но мы можем показать Лорингу и компании, что мы о них думаем. Кстати, — он присел на край стола, болтая ногой, — куда ты думаешь ехать?
— В Южную Америку. В шахты, — тихо сказал Роберт.
Хайс одобрительно кивнул головой, не сводя блестящих глаз с лица брата. Он любил Роберта больше всего на свете. Он был моложе Хайса на десять лет, ему было всего двадцать четыре года. «Это было безумием — определить его в гвардейский полк и надеяться, что он сумеет свести концы с концами, не имея никакого дохода», — подумал Хайс.