— Вот так мне лучше!
Хайс постарался выдавить улыбку. Он был очень испуган видом Селии.
Теперь, успокоившись, он поставил электрический чайник, заварил чай, разрезал кекс, очистил персик и, положив все это на поднос, подошел к кровати.
Они стали лакомиться, как дети.
— В этом ломтике кекса есть вишня, — сказал Хайс. — Открой-ка ротик и закрой глаза!
Он держал ее чашку, пока она пила. Когда все было съедено и выпито, она попросила:
— А теперь покурить!
Они курили одну папиросу, затягиваясь по очереди.
Заря занялась как-то совсем неожиданно и мягкими волнами влилась в окно.
Хайс поднялся, раздвинул занавес и вернулся к Селии. Прижавшись друг к другу, они следили, как небо из бледно-розового постепенно становилось алым и пылающим. Селия посреди разговора уснула на плече Хайса.
Хайс, не шевелясь, глядел на нее, и снова нежная тревога и страх за нее овладели им. Что из всего этого выйдет?
Он постарался отогнать от себя эту мысль. Очень осторожно, боясь потревожить Селию, Хайс освободил руку и на цыпочках вышел из комнаты. Селия не шевельнулась.
В его спальне было светло от утреннего ветерка, ворвавшегося в окно. Хайс остановился около него и задумчиво взглянул на сквер, мирно зеленевший в бледных лучах зари.
Сто лет назад кто-нибудь из его предков так же глядел в окно… был ли он счастлив?
Глубоко вздохнув, он отошел от окна, разделся и лег в постель. Но заснуть не мог.
«Она пошла к нему прямо из дому и взяла с собой жемчужину», — в сотый раз повторял себе Рикки.
Этот день был полон неожиданностей: как только Селия ушла из дому, пришел инспектор Твайн, и Рикки сразу же сообщил ему про жемчужину, но потом спохватился, что не может показать ее; его память часто выкидывала с ним досадные штуки со времени войны.
Он с нетерпением ждал прихода Селии, но она в тот день не вернулась домой. Вместо нее пришел посыльный с известием, что с Селией Лоринг произошел несчастный случай, и что она в данное время находится в доме милорда Хайса на Сент-Джемс-сквер.
Рикки тотчас же отправился по указанному адресу, но ему сообщили, что Селия находится в бессознательном состоянии. Все последующие дни он получал такой же ответ, и с каждым днем в его душе росла злоба. Время уходило, время, драгоценное для него, так как оно могло помочь отомстить за Лоринга.
Теперь Рикки, оставшись совершенно одиноким в большом доме на Брутон-стрит, без устали думал об одном и том же. В своем страстном желании отомстить убийце своего кумира он потерял счет времени, забыл о еде, о самой жизни.
Твайн долго и терпеливо выведывал у бедного Рикки все, что он знал, и Рикки, почувствовав теперь в полиции союзника, рассказал ему все подробно. Совершенно неожиданно для себя Твайн узнал такие детали, о существовании которых он не подозревал, а также получил полный список посетителей игорного дома Лоринга. Рикки добавил возбужденно, вцепившись в рукав инспектора:
— Если бы я увидел их лица, я в один момент узнал бы любого из тех, кто был здесь в ту ночь и чье имя я назвал.
Твайн запомнил это обстоятельство.
Сегодня, забившись в кресло, Рикки снова погрузился в тяжелые, грустные размышления.
Он долго просидел так, несчастный, глухой ко всякой радости с тех пор, как в душе воцарилась печаль, равнодушный к сиянию солнца и ко всему, кроме желания отомстить, добившись правды.
Вдруг ему в голову пришла мысль о Стефании: «Мисс Кердью. Она мне поможет, она ведь достаточно часто бывала здесь».
Несколько минут спустя он звонил у подъезда дома, где жила Стефания.
Глава VII
Стефания приняла его сразу же. Рикки, заикаясь, засыпал ее вопросами.
— Вы помните, что у вас бывал джентльмен с черными жемчужными запонками, мадам?
Стефания внимательно рассматривала бледное измученное лицо Рикки; у нее не было ни малейшего желания впутываться в эту историю. Она считала, что каким-то чудом избежала в свое время обвинения в соучастии с Лорингом и, по мере возможности, всегда держалась вдали от всего, что могло доставить волнение или неприятности. С этой целью она отказала тогда в помощи Селии, за что Бенни дуется на нее до сих пор… Но Стефания воспринимала такие его настроения с философским спокойствием; один только раз она испытала подлинную любовь, и это была любовь к Бенни. После войны это чувство умерло, остались только жалость и терпение, но она когда-то все-таки любила Бенни, и, кроме того, он был отцом Дона.
В отношении Дона Стефания была бесконечно честолюбива; он был ее радостью, ее блаженством. Вся ее настоящая жизнь сосредоточилась в нем, она гордилась им, боготворила его. Чтобы достать что-нибудь для Дона, чтобы доставить ему удовольствие, она готова была голодать, украсть и совершить любое преступление, правда, так, чтобы оно не было обнаружено; и это желание избежать наказания и разоблачения исходило исключительно из того факта, что такой результат мог быть пагубным для карьеры и всей будущности Дона.
Рикки нерешительно сказал, комкая свою поношенную серую шляпу:
— Припоминаете ли вы, мадам, тот вечер среди гостей джентльмена с черными жемчужными запонками?
— Зачем это вам, Рикки? — спросила Стефания с целью выиграть время. Ее мозг усиленно работал.
Рикки, волнуясь, кратко изложил ей суть дела. Он закончил свою прерывистую речь словами:
— Эта запонка поможет нам раскрыть тайну, миссис Кердью, и, быть может, найти убийцу. Вот что это значит!
— Я ничего не могу вспомнить. Но я еще подумаю, Рикки. Приходите завтра утром. А я тем временем спрошу мужа, не помнит ли он. Если я только смогу, я непременно помогу вам, Рикки.
Оставшись одна, Стефания подошла к своему письменному столу, открыла небольшой ящичек и вынула оттуда маленькую книжечку с замочком. Эта книжечка содержала полный список обычных посетителей Лоринга. Стефания считала, что такой указатель сможет когда-нибудь оказаться полезным. Она принялась терпеливо просматривать все имена, стараясь восстановить в памяти каждое лицо.
Запонки из черного жемчуга были большой редкостью, а она была очень наблюдательной.
Дойдя до имени Роберта Брекенриджа, она остановилась.
Лоринг ей рассказывал об этой ужасной суматохе, связанной с этим юношей.
Черные жемчужины почему-то ассоциировались с Брекенриджем.
Она постаралась представить себе Роберта: высокий, молодой, темноволосый… и… да, у него были запонки из черного жемчуга!
На следующее утро, отыскав в телефонной книжке номер Брекенриджа, она позвонила ему.
Экономка Роберта ответила ей, что капитан Брекенридж уехал из Англии. Стефания весьма неопределенно сказала: «Благодарю!» и повесила трубку; обернувшись, она встретила жадный и полный отчаяния взгляд только что пришедшего Рикки.
— Ну, что вы узнали? — спросил он.
— Ничего нового, — ответила сухо и совершенно безразличным тоном Стефания. Рикки и его волнения перестали существовать для нее. Единственно важными были сейчас ее личные интересы.
Она предложила Рикки виски с содовой и, когда он отказался, проводила его до дверей, пожав на прощание руку.
— Бодритесь, Рикки! — сказала она, кивая и улыбаясь ему.
Как только дверь за ним закрылась, Стефания вернулась в маленькую гостиную, закурила и, глубоко затягиваясь, стала нервно ходить из угла в угол.
В большом зеркале отразилась ее высокая, стройная фигура, маленькая, красиво причесанная голова и задумчивое лицо.
Всякий, глядя на Стефанию Кердью, сказал бы: «Очень хорошенькая женщина, и к тому же, весьма изысканная».
Такое определение точно подходило к Стефании: у нее был какой-то особенно изысканный и очень светский вид. Ее нельзя было назвать красивой, но она всегда была хорошо причесана, у нее были правильные мелкие черты лица и обворожительная улыбка. Она всегда носила очень хорошо сшитые скромные костюмы «Tailleur» и блузы из мягкого крепдешина, а на шее — небольшую нитку жемчуга; ее вечерние платья всегда были мягко прилегающие, какого-то очень красивого неопределенного цвета; кроме того, она всегда знала, что ей к лицу, и очень умело применяла косметику: еле заметный слой румян на щеках и чуть тронутые кармином губы.