Он подошел к Хайсу и протянул свою большую руку.
Их взгляды встретились: в них не было ни страха, ни угрозы. В них была настойчивость, выражение железной воли, сила…
— Я бы хотел получить ту черную жемчужину, которую нашел Рикки, — добавил Твайн.
Глава IX
В жизни каждого человека бывает момент, когда нужна стальная решимость и огромная сила воли, и в большинстве случаев этот момент наступает совершенно неожиданно — точно гром при совершенно ясном небе.
Голос Твайна отдавался в душе Хайса, по крайней мере, целую минуту после того, как Твайн замолчал, и все-таки Хайс не знал, что ответить.
Потом он сказал очень спокойно, в упор глядя на инспектора:
— Я совершенно не понимаю вас!
За этими обыкновенными словами скрывалось сильное волнение, и у него было такое чувство, словно ему нанесли тяжелый удар. Он сказал эту фразу только для того, чтобы выгадать время и успеть обдумать вопрос Твайна. В его уме беспрестанно вертелась одна и та же мысль: «Ясно, что он подозревает в убийстве одного из нас — Робина или меня».
Он достал из кармана портсигар, совершенно уверенной рукой вынул папиросу, спокойно закурил и решительно взглянул на Твайна:
— Итак? — спросил он.
— Значит, вы отрицаете, что жемчужина у вас, милорд? — возразил Твайн совсем шутливым тоном. — Отлично. Оставим этот вопрос временно открытым. До свидания!
Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Хайс слышал, как он тяжелым ровным шагом спустился с лестницы, как открылась и захлопнулась за ним входная дверь, как мерные шаги инспектора прозвучали по каменному тротуару и затихли в отдалении.
«Заметил ли он, что я спрятал жемчужину и потому заподозрил меня? — думал Хайс. — Но что толку ломать себе голову! Я ведь ничего не могу сделать. Мне бы только очень хотелось, чтобы все это не коснулось Робина!»
Он нервно ходил из угла в угол, куря папиросу за папиросой.
За окном сияло солнце, день склонялся к вечеру. У Хайса, по меньшей мере, три приглашения на сегодня: обед и танцы в двух местах. Лакей, постучавшись, напомнил ему об этом.
— Хорошо, — рассеянно сказал Хайс, — приготовьте мне ванну. Я сейчас приду.
Погрузившись в мрачные, беспокойные размышления, он забыл обо всем, даже о Селии; но теперь, поднявшись по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, он на мгновение задержался у дверей ее комнаты, и его мысли вернулись к ней.
Однако мрачное выражение его лица не изменилось: Твайн слишком резко разрушил очарование проведенных с ней вместе часов; она ведь тоже была замешана в этой ужасной истории.
«К черту все! — раздраженно подумал Хайс. — И к тому же еще эта Кердью!»
Постепенно его охватили усталость и подавленность. У него было такое ощущение, как будто на него набросили сеть, туго стянули ее и завязали над головой; он задыхался от сознания, что все идет не так, как нужно, и от того, что все как будто готово обрушиться на него.
Немного позже, совсем готовый к выходу, он снова помедлил у дверей Селии. Но сладость и блаженство тех минут потускнели от последующих событий; горько усмехнувшись, Хайс подумал о том, как трудно вернуть потерянное счастье. Он спустился с лестницы и вышел в сквер.
Огни автомобилей, стоявших около сквера, образовали вокруг него светящуюся изгородь; вечерняя толпа, состоявшая, главным образом, из людей его круга, шла своей дорогой — обедать или в театр. Хайс смешался с толпой, он обедал сегодня с одним приятелем в клубе.
Ужасная мысль мелькнула у него в мозгу, когда он перешагнул порог клуба; а что, если все эти люди знают, что его подозревают в убийстве и могут арестовать!
Он постарался отогнать от себя эту мысль, но она то и дело возвращалась к нему. Харвей, его друг, с которым он обедал, спросил его весело:
— Что случилось? Кредиторы заедают или что-нибудь в этом роде?
— О нет, совсем другое, — ответил Хайс, пытаясь улыбнуться.
Он давно знал Харвея как хорошего порядочного человека, которому можно было вполне довериться.
Наклонившись через стол к Харвею, Хайс сказал:
— Меня очень беспокоит Роберт.
Харвей очень любил обоих братьев; он знал всю эту историю с игорным домом и помог Роберту при его внезапном отъезде. Взглянув на Хайса с выражением искреннего сочувствия на несколько грубоватом, но приятном лице, он спросил:
— Что с ним случилось?
— Не знаю сам; вся эта история не удалась, — ответил Хайс сердито. — Ты помнишь, Роберт проиграл две тысячи фунтов в притоне Лоринга? Я тебе рассказывал об этом. Так вот, как только мы вошли туда, полиция устроила облаву…
— Еще бы, как же я могу не помнить, когда я сам там был, — возразил Харвей.
— Ах да, ты ведь был с нами! Ну а остальное ты, должно быть, знаешь из газет. Но настоящую правду нельзя узнать таким путем.
— Правду о тебе или о Робине? — очень спокойно спросил Харвей.
Хайс выдержал его взгляд.
— Правду о нас обоих, — коротко сказал он и рассказал Харвею о посещении Твайна.
Харвей молча уставился в тарелку. У него было огромное искушение задать Хайсу множество вопросов. Во-первых — очень ли он влюблен в сестру Лоринга? И во-вторых — отчего, черт побери, он держит эту девушку у себя? Разве ему не известно, что об этом уже все болтают?
Но вместо этого он спросил:
— Какое отношение имеет сестра Лоринга к этому делу?
Ответом на этот вопрос послужило мгновенно изменившееся и просветлевшее при упоминании о Селии лицо Хайса.
«О да, он без ума от нее! — подумал Харвей со странным чувством легкой зависти, потому что огонек, вспыхнувший в глазах Хайса, яснее слов говорил о любви. — Он ее любит, ну а как же с Пенси?»
— Селия тут совершенно ни при чем, — ответил Хайс, — она уже достаточно пережила за это время, бедняжка!
— Совершенно… ни при чем… совершенно… — внезапно оробев, забормотал Харвей.
…Так, значит, это правда! Старина Дик совсем потерял голову из-за этой девушки.
«Какой она должна быть, — думал Харвей, — чтобы вывести из равновесия такого, как Ричард? Чтобы при воспоминании о ней он так загорался!»
Ему пришло на ум, что будущее Хайса весьма запутано. Когда они шли по Джон-стрит, направляясь в дансинг, Харвей спросил:
— Когда твоя свадьба, Дик?
Они завернули за угол и подошли к дому с полосатым тентом и красным ковром на лестнице. Хайс не успел ответить, так как в этот момент к дому подъехал автомобиль и из него вышла Пенси, а с лестницы ей навстречу быстро сбежал самый высокий молодой человек, которого Хайс и Харвей когда-либо видели. Он бросился к ней и протянул ей руку.
У него был вполне светский и очень привлекательный вид, и он казался очень влюбленным в Пенси. Это было заметно в повороте его склоненной головы, в его протянутой руке, в его горячем взгляде; даже спина юноши выражала такое же благоговение, какое было написано на его лице, когда он спешил ей навстречу. Пенси радостно улыбалась ему, высоко подняв голову и глядя ему прямо в глаза. Харвей украдкой взглянул на Хайса. В этот момент Пенси заметила их и позвала.
Хайс был высокого роста, но рядом с Дивиным казался маленьким. Оба очень внимательно принялись рассматривать друг друга, стараясь сделать это незаметно.
— Кто ваш спутник? — спросил Хайс Пенси, когда они стояли в наполненном цветами вестибюле.
— Какой-то родственник Анны: кузен, кажется. Борис Дивин.
Они поднялись по широкой лестнице в танцевальный зал. Во время танцев оба молчали. Как только Пенси освободилась, Борис пригласил ее.
Они долго танцевали вместе и танцевали отлично.
— Вы прекрасно танцуете, — сказала Пенси.
Вместо ответа он крепче обнял ее; сквозь легкую золотистую ткань платья она чувствовала, как бьется его сердце.
Вдруг он сказал:
— В этом доме на крыше есть сад. Я достаточно хорошо знаю Лондон и хозяйку дома и уверяю вас, что не будет ничего неприличного в том, если мы с вами подымемся сейчас туда любоваться звездами. Пойдем!