— Там, впереди показался.
— Ты хочешь остановиться? — встревожилась Евдокия.
— А почему бы и нет? Даша, ты же любишь дорожные рынки. Это здорово! Купим меду, фруктов, орешков, — начал было уговаривать Лагутин жену, но спохватился: — Ах да, я забыл, ты теперь на диете…
— Именно, — уныло подтвердила она.
— Но ничего, — вновь приободрился Лагутин, — купим в дорогу воды. Про воду-то мы забыли.
— Ну почему, я бутылку взяла…
Он отмахнулся:
— Что такое одна бутылка.
— Хорошо, давай остановимся, — вынужденно согласилась Евдокия и в который раз тревожно оглянулась на пса: «Как там, бродяга?».
Бродяга приоткрыл один глаз. Ошеломленный ее щедростью и гостеприимством, пес в счастье свое плохо верил и старался не подкачать, отзывчиво понимая озабоченность своей покровительницы: она нервничает и явно побаивается мужчину, сидящего за рулем.
Пес догадывался, что этот мужчина не подозревает о нем.
Более того, пес предполагал, что мужчина ему и не обрадуется.
Незаметным кошмарным комком пес лежал в прохладе автомобиля, среди чистейших велюров, среди верблюжьих подушек, среди запахов изобилия…
Он прекрасно знал как пахнут туристы и ценил свой успех. Куда везут его, было ему все равно. Его хозяином мог стать любой, кто не поскупится на ужин. Евдокия не поскупилась, и теперь пес готов был умереть за нее. Разумеется, не сейчас. Потом, позже, когда переварится рыбка и барашек под мятным соусом. Теперь же пес засыпал — сладкая томная дрема окутывала его.
«Только этого мне не хватало, точно сейчас захрапит, — встревожилась Евдокия. — Или Леня заметит бродягу, когда будет садиться в машину».
— Хорошо, остановимся, — вздыхая, сказала она, — но, Ленечка, я тебя умоляю, давай вплотную к прилавкам подкатим и не надо, не надо, пожалуйста, выходить. Из машины по-быстрому скупимся и дальше поедем.
Леонид Павлович удивился:
— Почему?
— Ночь на носу. Если ты выйдешь, выйду и я, не утерплю, а уж как меня вытащить с рынка ты, милый, знаешь.
— Знаю, — мгновенно согласился Лагутин. — Хорошо, скупимся, не бросая руля.
Автомобиль, шурша колесами, медленно подкатился к прилавку.
— Здравствуйте, люди добрые! Чем можете нас побаловать? — жизнерадостно поинтересовался Лагутин.
Он любил иногда побалагурить на рынке. Спеша на его призыв, «люди добрые» устремились к машине: кто с орехами, кто с овощами, кто с горячими блюдами.
«Вот орешки! Ядреные! — А вот помидорчики, только что с грядки! — А вот пицца, с мясом и сыром, пахучая да вкуснючая! — А вот картошечка в маслице! С лучком и укропцем!» — перебивая друг друга, кричали они.
Увидев румяную пиццу, картошечку да укроп, Евдокия сглотнула слюну и подумала: «Боже, какая же я голодная!»
А Лагутин в ответ замахал руками:
— Спасибо-спасибо, я сыт!
— Сыты вы — купите жене! — бойко последовало в ответ.
Евдокия воспряла и оживилась, но муж отклонил и это аппетитное предложение:
— Нет-нет, жена моя на диете. Она не ест ничего, кроме меня, — повторил он уже имевшую успех шутку и добавил: — Но зато меня уж ест поедом.
Продавцы рассмеялись и вопросили:
— Так чего ж вам тогда, господин?
Лагутин локонично ответил:
— Воды.
Нашлась и вода — пару бутылок в бардачок загрузили и продолжили путешествие.
«Мама моя дорогая, есть-то как хочется!» — подумала Евдокия, провожая пиццу прощальным, полным трагизма взглядом.
Аромат сыра и лука распространялся такой, что даже пес взволновался. Однако, не слишком — носом повел и опять задремал.
«Конечно, — вдруг обиделась на него Евдокия, — слопал рыбку мою, барашка, попробуй теперь пиццей его удиви, а я рада была бы и пицце. Даже корочке хлеба была бы рада, да какой там…»
Впрочем, тут же она и порадовалась: «Слава те, господи, что не разоблачили меня и тебя, бродяга. Леня, бедный, сойдет с ума, если увидит, кто с нами едет».
Но радость Евдокии была преждевременна, как выяснилось чуть позже.
Леонид Павлович вдруг спросил:
— Почему ты все время оглядываешься?
Евдокия подпрыгнула, фальшиво икнула и зарделась:
— Я оглядываюсь? Тебе показалось.
— Ну да, по-твоему я дурак и слепой, — проворчал Лагутин и сам оглянулся, но пса не заметил. — И что она там нашла? — поинтересовался он незнамо у кого. — Все оглядывается и оглядывается. Вертлявая ты девчонка, вот-вот себе шею свернешь.
— Да нет же, нет, это не так, — стояла на своем Евдокия. — Может однажды назад поглядела, а ты уже сразу рад и придраться.
Леонид Павлович опять оглянулся.