И для большей достоверности она накинула полу пеплума на лицо Марианны, не дав ей возможность высказать свое мнение.
Однако пожираемая любопытством молодая женщина прошептала:
— Разве поблизости есть турки?
— Они всегда неподалеку, когда мы спускаемся на пляж. Они подстерегают наш уход, чтобы уворовать амфоры с вином, которые мы ставим перед богиней. Теперь замолчи, не то я оставлю тебя здесь!..
Марианна воздержалась от дальнейшего разговора и старалась держаться по возможности неподвижной, в то время как женский кортеж, запев новую песню, на этот раз торжественный траурный гимн, пошел в обратном направлении.
Шествие длилось долго и проходило по дороге, которая казалась в высшей степени тяжелой и крутой. Под затруднявшей ей дыхание тканью Марианна на своем неудобном ложе из веток, с головой, чаще опущенной ниже ног, ощутила возвращение тошноты. Однако ее носильщицы обладали, видимо, недюжинной силой, ибо на этом бесконечном подъеме они ни разу не снижали темпа и не переставали петь.
Но когда она почувствовала, что носилки поставили на землю, молодая женщина не могла удержать вздох облегчения.
В следующий момент ее переложили на матрас, покрытый упругим мехом, который показался ей вершиной комфорта, и открыли лицо. В то же время царившая снаружи жара уступила место приятной прохладе.
Комната, где она находилась, длинная и низкая, выходила двойным узким окном на далекую синеву, о которой нельзя было сказать, то ли это небо, то ли море, то ли оба вместе.
Многое повидала эта комната за долгие века. Две мощные дорические колонны поддерживали потрескавшийся потолок, на котором поблескивали следы позолоты, а в центре его бородатое :лицо с сиянием вокруг головы, очевидно, какого-то святого, пристально смотрело громадными глазами. На кирпичных стенах соседствовали остатки фресок, таких же поврежденных, как и роспись потолка. С одной стороны двое эфебов на проворных ногах скакали за процессией византийских ангелов, строгих, как правосудие, в их пестрых одеяниях и грозно посматривавших на бездельников, тогда как другая стена, выбеленная известью, ограничилась простой нишей, в которой на траурном черно-белом фоне возвышалось печальное божество в зеленом одеянии, с копьем в руке, сидевшее на голубом троне. Бронзовая позолоченная лампа с разноцветным стеклом, видимо, из мечети, свисала с потолка как раз под бородой святого, а что касается меблировки, то она состояла, не считая покрытой козьей шкурой кровати, на которой лежала Марианна, из нескольких табуретов и низкого стола с широкой глиняной вазой, полной крупного винограда.
Стоя посреди всего этого, поклонница Афродиты в длинной белой тунике не казалась больше такой анахроничной.
Скрестив руки на пышной груди, она внимательно рассматривала свою находку с заметным замешательством. Приподнявшись, чтобы сесть, Марианна увидела, что они остались только вдвоем.
Все девушки исчезли, и, поскольку новоприбывшая, похоже, искала их взглядом, женщина объяснила:
— Я отослала их. Нам надо поговорить… Кто ты?
Ее тон нельзя было назвать любезным. Женщина проявляла явную подозрительность.
— Я уже сказала вам: француженка. Потерпев кораблекрушение, я…
— Нет! Ты лжешь! Иоргос, рыбак, перед рассветом оставил тебя на берегу. Он сказал, что выловил тебя из воды вчера вечером, когда ты вывалилась из лодки. Ты была полумертва от жажды и истощения. Что ты делала в той лодке?
— Это длинная история…
— — А у меня времени предостаточно! — сказала незнакомка, придвигая табурет, на котором она и расположилась.
Странным был этот диалог с каким-то чудом ожившей античной статуей. Женщина как нельзя больше подходила к своему необыкновенному жилищу. Прежде всего трудно было сказать, сколько ей лет. Кожа у нее гладкая, без морщин, но взгляд — зрелой женщины. Сейчас она особенно походила на воплощение Афины, однако ее миндалевидные глаза почти достигали непропорциональности византийского взгляда. — с потолка. Только что она сказала, что ее считают безумной, но, опровергая это, от нее исходила спокойная сила, уверенность, к которой Марианна была чувствительна и которая, во всяком случае, не вызывала у нее боязни.
— В этой лодке, — сказала она спокойно, — я умирала от жажды, как вы сами сказали, и если я бросилась в воду, то только чтобы поскорей закончить мучения.
— Разве вы не видели лодку Иоргеса?
— Я больше ничего не видела. Что-то красное прошло у меня перед глазами, но я подумала, что это очередной мираж! Вы знаете, что значит умирать от жажды?
Женщина сделала отрицательный знак головой, но на последних словах голос изменил Марианне, она побледнела и откинулась назад. Незнакомка сдвинула брови и живо встала.
— Ты еще хочешь пить?
— И есть…
— Тогда подожди… расскажешь потом!
Немного позже Марианна, подкрепившись холодной рыбой, козьим сыром, хлебом, бокалом необычно пьянящего вина и кистью винограда, вернулась к жизни и была в состоянии удовлетворить любопытство своей хозяйки, насколько это можно будет сделать, избежав новых неприятностей.
Эта женщина была гречанка, жила на захваченной турками территории, и ее послали к этим самым туркам, чтобы восстановить дружеские связи между их странами. Марианна какое-то время колебалась, не решаясь начать свой рассказ, затем задала встречный, вполне естественный вопрос, чтобы выиграть еще немного времени для размышлений.
— Будьте так добры, — попросила она тихо, — вы не можете хотя бы сказать, где я нахожусь? Я не имею об этом ни малейшего понятия…
Но женщина и не подумала ответить.
— Откуда ты приплыла на своей лодке?
— С корабля, который направлялся в Константинополь и бросил меня в открытом море перед рассветом три дня назад, должно быть, — вздохнула Марианна. — Предыдущим утром мы обогнули Киферу…
— Какой стране принадлежит этот корабль? И что ты сделала, что тебя бросили в море? B одной рубашке?
Голос женщины был полон подозрения, и Марианна с отчаянием подумала, что в ее истории было действительно что-то сногсшибательное и в нее трудно поверить. Тем не менее у правды всегда больше шансов попасть в цель, чем у самой ловко придуманной басни.