Мак отсаживается от Хедрика подальше, выпивает что-то взятое со стола и всё-таки решается спросить:
— Твои два парня не против того, что ты нашёл ещё одного?
Хедрик отпивает что-то чёрное, как его сила, и переводит на Мака взгляд на удивление трезвых, серебристых глаз.
— Парня из моей стаи.
Скирт кивает Хедрику:
— Он совсем озабоченный.
— Я то? — усмехается Мак на удивление миролюбиво, и уже с простым интересом спрашивает у Хеда: — Из твоей стаи? В смысле, прям твоей, ты там главный?
— Ага, — Хед достаёт контейнер с ещё шевелящимися кальмарами и закусывает. — А что?
Мак тянет руку, как бы спрашивая, можно ли ему попробовать, и отвечает:
— Странно просто… Почему ты главный? И разве Охотников, например, не коробит, что в городе целая стая есть? Или у вас мир заключён?
Хедрик пододвигает контейнер ближе к Маку.
— Главный как минимум потому, что я их нашёл и собрал вместе. А насчёт Охотников… Лучше, если есть стая, которая контролируется одним человеком, на котором лежит ответственность, чем десяток неконтролируемых оборотней, которые могут навредить и себе, и окружающим.
— Оу, ну да, — соглашается Мак, пытаясь прожевать угощение. — А тебе в таком случае это зачем?
— Есть причины, — Хед ограничивается этим объяснением, а Скирт уже начинает затирать всем про фей и их танцы.
Мак наблюдает за ними, пьяными и весёлыми, какими-то дурными и удивительно добродушно-опасными в эту ночь. Когда опасность их кажется притягательной до одурения. Или виной тому вся та дрянь, которую Мак уже успел напробоваться?
Он слушает их болтовню, захватывающую для него, и наверняка обыденную для них, и чувствует с каждой минутой, каким чужим является для этой компании и дома.
И сердце от этого сжимается от тоски…
Они смеются, кто-то хлопает кого-то по плечу (или этот кто-то таки подавился шевелящимся щупальцем, Мак уже не может разобрать), пьют и собираются что-то делать. А у Мака слипаются глаза и комната ходит ходуном.
— Овцы, — говорит он невнятно, невпопад, сам не зная к чему, почти не чувствуя своего тела, как и сонливости или бодрости. Странно. — Вот это тема… Розовые и золотые.
— Да, — отвечает кто-то, скорее всего Хед. — Кстати, ты не прав, это мой цвет волос. Как у матери, как и у… Тебя совсем развезло, пойдём, проведу… наверх.
Мак махает в его сторону рукой, слепо, мимо. Не чтобы отмахнуться, он пытается зацепиться за его плечо, чтобы подняться.
В глазах двоится, но ему хорошо и спокойно.
Он улыбается.
— Куда мы идём? Сегодня нельзя есть пиццу.
Мак понимает, что несёт что-то несвязное, но ему чудится, будто они только что говорили об этом.
А может и правда кто-то говорил о пицце…
— Ну ты и придурок, — это всё-таки Хедрик, и он тянет его наверх. — Я не люблю собак… Ты выгуливал его?..
— Кого? — не понимает Мак, и пытается его обнять, когда они добираются до чердака. — Я всегда хотел брата, — выпаливает он, поддавшись желанию поделиться чем-то сокровенным. — Но боялся. Моя мать шлюха. Повесила бы малого на меня. Я хотел брата, но не от неё. Тупо звучит. Но вот, оказывается, не тупо, а реально. Ну, ты понял, — он валится на кровать, принимая щенка за подушку. И не видит лужи на полу, как и не замечает погрызенных и разбросанных повсюду куриных лапок.
Хедрик сбрасывает Щенка и наваливается на Мака, отчего-то тихо смеясь.
— Спи, — говорит он и кладёт голову ему на грудь.
Мак хрипит и пытается вылезти из-под него, но вяло, будто нехотя.
— Тяжело…
— Я рос рядом с Люцифером, у нас квартиры были так расположены, знаешь, как у Кая с этой, как её… С Гердой. Я считал его братом, младшим. И заботился.
Он слезает с Мака и валится рядом.
— Повезло вам, — поворачивается Мак лицом к нему. — А потом?
Хедрик молчит некоторое время — или оно проходит только для Мака? — и всё же отвечает:
— Потом он стал казаться мне… привлекательным. И мы до сих пор близки. Так что не смей трогать его.
Мак фыркает, и случайно (правда случайно!) плюёт в Хеда.
— Я не гей, я бы и не тронул. Просто… разве бывают такие парни? Это сбивает с толку. А он… Он считает себя парнем?
— Да, хотя вряд ли ему это важно.
Хедрик плюёт в ответ, не понятно, почему.
Мак вытирает лицо и тихо, невнятно ругается.
— Ты облизал меня, — то ли жалуется, то ли обвиняет он, и это совпадает с тем, как Щенок вылизывает его ноги и пытается стянуть с них носки. — Хедрик, хватит, — ворчит Мак, в восприятии которого всё это проделывает именно он. — Я не буду трогать Люци. Правда. Щекотно.