— Не надо сейчас ничего объяснять, — резко перебила я его, вновь испытывая раздражение. Какое ещё «хочу попросить у тебя прощения»? Может, убийцам тоже просить прощения у родственников жертв? По абсурдности это приблизительно такой же поступок. — Всё в прошлом. Мы расстались и живём дальше, каждый собственной жизнью. Если тебя по какой-то причине мучает совесть, или не знаю, что там у тебя есть вместо неё, то утешься — мне давно безразлично то, что случилось три года назад. Выкинь из головы эту чушь и возвращайся к жене и ребёнку.
Павел вздохнул, сглотнул, и его щека снова нервно дёрнулась.
— Нет никакой жены и ребёнка, — сказал он негромко, глядя на меня с каким-то звериным отчаянием. — Нет, Динь.
Я недоуменно моргала, не понимая, что за странное признание сейчас услышала.
Как это — нет? А к кому он тогда ушёл? Он же сказал, что завёл себе бабу и она от него забеременела. Пошутил, что ли? И когда пошутил — тогда или сейчас?
— А куда они делись? — спросила я, сама не осознавая, зачем спрашиваю. И предположила: — Ты развёлся? Второй раз?
Это было глупо, ведь даже если развёлся, ребёнок-то должен был остаться. И в целом не стоило спрашивать, ну какая мне разница? Развёлся он, как её вообще звали, кто у них в итоге родился — плевать. С высокой колокольни плевать!
И я уже открыла рот, чтобы это сказать и попрощаться, когда Павел неожиданно признался:
— Я и не женился. Соня родилась на двадцать четвёртой неделе, она весила всего шестьсот граммов. — Я задохнулась, пытаясь справиться с волной тошноты и безумного ужаса, а бывший муж между тем продолжал меня добивать: — Она прожила только две недели… И потом…
Всё. Я зажала обеими ладонями рот, вскакивая из-за стола, и помчалась по направлению к туалету. Благо, перед встречей с Павлом я туда заходила и помнила, где он находится.
Забежала, даже не заметив, закрылась ли дверь, и склонилась над унитазом, извергая из себя весь выпитый чай.
Господи, какой кошмар… Шестьсот граммов! Двадцать четыре недели! Господи!
Меня трясло от страха так, что зубы стучали. Павел умудрился озвучить то, чего я боялась больше всего на свете. И зачем я вообще пошла на встречу с ним? Надо было дома сидеть и учиться вязать пинетки!
Я встала, покачиваясь, но потом всё же села на унитаз, закрыв ладонями лицо и глубоко дыша распахнутым ртом, пытаясь унять панику. Спокойнее, Дина, спокойнее… Совершенно не обязательно то же самое случится с твоим ребёнком, абсолютно не обязательно. Тысячи детей на этой планете рождаются недоношенными, не только дочка Павла. И ты про них знаешь, так отчего отреагировала настолько резко именно на его рассказ? Не он первый, не он последний. И кого-то из этих детей спасают, и процент выживаемости там на самом деле уже довольно высок, наука не стоит на месте.
Постепенно я успокаивалась, дыхание выравнивалось, сердце переставало колотиться. Я хорошо умела контролировать собственные чувства и уговаривать себя не переживать, мне пришлось этому научиться, иначе я бы попросту свихнулась. И сегодня навыки в очередной раз пригодились.
Я поднялась, покосилась на дверь — захлопнута, но не закрыта, щеколда свободно болтается. Повезло, что до сих пор никто не вошёл.
Видимо, мои мысли были слишком громкими, потому что мгновением спустя дверь осторожно приоткрылась, и в туалет шагнул обеспокоенный Павел.
— Ты совсем? — прохрипела я. Голос после недавнего опорожнения желудка звучал надсадно и горло саднило. — Выйди.
— Я волновался, — сказал бывший муж спокойно, разглядывая моё наверняка бледно-зелёное лицо. Я поморщилась и отвернулась от Павла, посмотрела в зеркало — да, трупы и то симпатичнее. Кожа не бледно-зелёная, а какая-то серая, на лбу мелкие бисеринки пота, сухие губы, лихорадочно блестящие глаза, на голубом вязаном свитере — следы рвоты. Павел меня и не такой видел за семь лет брака, но всё же показываться ему сейчас в подобном состоянии было неприятно. Ещё и потому что у него наверняка возникнут лишние вопросы, отвечать на которые мне не хотелось совсем. И врать в том числе. Я слишком суеверно отношусь к собственной беременности, чтобы убеждать даже посторонних людей — а Павел для меня был посторонним — будто её нет.
Повернула кран, наклонилась и попрыскала ледяной водой в лицо. Стало легче, хотя всё ещё тошнило. Выпрямилась, оглядела пострадавший свитер и потянулась за бумажными полотенцами.