— Вина твоя, Максимов, несомненна. Тебе грозит лишение свободы от трех до пяти лет. Можешь облегчить себе участь и уменьшить срок до минимума чистосердечным признанием. Вот ручка, бумага — бери и пиши, я продиктую.
Никакого признания я и не собирался писать, но ручку и лист бумаги принял от следователя. Пока капитан диктовал текст признания, я писал совершенно иное — переносил на бумагу свою версию о случившемся в тот вечер и предъявленном мне обвинении. Когда же следователь закончил с диктовкой, подал управляющий импульс на его эмоциональный центр. Силу не жалел — мне надо было действовать наверняка, неизвестно, будет ли у меня еще возможность. Потом, уже держа сознание под своим контролем, ввел программу гипноза на последующие действия. Мельник как-то научил меня такой технике, я позже отрабатывал его в ходе своих экспериментов — не ограничивался только эмоциональным внушением. Тихим ровным голосом, четко проговаривая каждое слово и смотря в глаза капитана, произнес:
— Мою бумагу в деле не оставляйте. Сегодня же передадите в институт психологии завлабу Мельнику и забудьте о ней. А сейчас заканчивайте допрос и отправьте обратно в камеру. Все понятно? Приступайте.
Следователь молча кивнул, вложил лист в папку, после дал мне подписать протокол и вызвал конвоира. В ходе гипноза у меня на секунду возникла мысль внушить ему, что я не виноват и отпустить на свободу. Но тут же отказался — интуиция подсказывала, что дело так просто не закроют, только вызову на себя лишние сложности. Казалось бы — обычный случай с небольшой потасовкой, все живы-здоровы. Такие происходят каждый день и не по разу — из-за них даже не вызывают милицию. А тут оперативно нашли меня, даже без допроса в отделении милиции посадили в изолятор как опасного преступника. Так что, чувствовал — меня ожидают большие неприятности. Единственно, на что рассчитывал — я занят в важном государственном проекте под контролем комитета национальной безопасности. Полагал не без основания — если я нужен такому авторитетному органу, то меня должны вытащить из заключения, закрыть дело.
Глава 7
Никогда раньше у меня и мысли не было, что окажусь за решеткой. Пока везли в сером «воронке» с зарешеченными окнами, а потом вели под конвоем по темным коридорам, переживал далеко не лучшие эмоции. Вся атмосфера мрачного заведения, неопределенность положения давили на меня, наводили тревогу и беспокойство. Да и слышал от бывалых людей, читал в книгах о криминальном мире — их в последние годы расплодилось множество, о суровых отношениях в застенках, царящем там беспределе. Так что не ожидал ничего хорошего для себя в подобном учреждении. Всеми силами старался держать себя невозмутимо, но внутри все дрожало от неприятного волнения. В таком состоянии шел впереди надзирателя с заведенными за спину руками, пока конвоир не приказал остановиться и встать лицом к стене.
Слышал скрежет отпираемого замка, лязг запоров, скрип открываемой двери. Все эти звуки рвали и без того натянутые нервы, но терпел, знал — только самообладание поможет мне в обращении как с заключенными, так и персоналом СИЗО. По команде надзирателя — здесь его называют контролером, оторвался от стены и вошел в камеру, услышал, как сразу за мной захлопнулась дверь. Увидел стоящие вдоль стен в два яруса металлические кровати, на них сидели по двое, даже по трое — как в плацкартном вагоне. Только у окна вольно расположилась несколько человек — по-видимому, «блатные». В переполненной камере стояли вонь и духота, в носу даже засвербело от здешних ароматов.
В камере СИЗО.
Стоя у двери, поздоровался со всеми. Проходить дальше не стал, ожидал приглашения смотрящего — авторитетного заключенного, следящего за порядком в камере — «хате». Лежащего на полу полотенца или других «подлянок», о которых слышал еще пацаном от побывавших в подобных местах, не увидел. Но держался настороже, меня сейчас будут «прощупывать» — проверять, чего я стою. Против ожидания, никаких провокаций не последовало, один из блатных позвал меня к смотрящему — пожилому мужчине самой обычной внешности. Такого на улице примешь за почтенного врача или учителя. Да и говорил он нормальным языком, без уголовной «фени». Стал расспрашивать — кто такой, по какой статье иду, сидел ли раньше. Спросил еще — проходил ли по какому-нибудь делу свидетелем или потерпевшим.