Когда поток вопросов иссяк и все разошлись по рабочим местам, вместе с Мельником и Юрой сели разбирать мою программу исследований новой энергетики. Для большей ясности назвал ее менто-энергией — она в какой-то мере носит неосязаемый, ментальный характер, в отличие от известной нам пси-энергии с биофизической природой. Особых замечаний план не вызвал, единственно, что добавил руководитель лаборатории — обучение самых сильных эмпатов из нашей контрольной группы. Вероятно, что кто-то из них освоит эту новую энергию, можно тогда будет говорить о тиражировании нужной способности, не ограничиваясь только мной.
Юра сам загорелся подобной мыслью, попросил меня продемонстрировать работу с загадочным полем. Провел ему, да и Мельнику, внимательно слушавшему мои объяснения, первый урок — как входить в состояние абсолютной отрешенности от внешнего мира. Они оба тут же попытались повторить за мной, пользуясь наработанными приемами транса. Остановил их, еще раз повторил, что здесь надо совершенно иное состояние — нужно подготовить сознание и душу к слиянию с тем, что мой наставник назвал Сущностью. Я бы охарактеризовал ту силу или природу как целую Вселенную, пока почти неведомую людям. Ее не увидеть или ощутить обычными чувствами, но она реальна не менее, чем привычный нам мир — надо только познать ее. А уж какие возможности откроет — трудно представить, они мне сейчас казались безграничными.
Глава 12
В последующих экспериментах никак не удавалось зарегистрировать материальное проявление менто-энергии — ни прямыми измерениями самыми чувствительными приборами, ни по косвенным признакам. Я ожидал подобного результата, ведь и другие ученые, работавшие с хилерами, не могли похвалиться лучшим. Но пример маститых коллег, так и не сумевших найти научное обоснование феномену, не обескураживал, надежда не оставляла меня — ведь эта энергия существует! На собственных опытах с биологическими объектами убеждался в том, причем в заметно большем ее влиянии, чем привычным мне полем в прежних экспериментах.
В ментальном поле повторил на простейших организмах опыты с амитозом, отработал технику оперирования с заданными произвольно параметрами, а потом перешел к лабораторным мышам. Провел исследования структурных изменений в тканях на клеточном уровне, после решился на прямую вивисекцию подопытного объекта. Я никогда раньше не проводил хирургические операции — ни медицинским инструментом, ни своим полем. Так что первый опыт вскрытия пусть и неразумного, но живого существа проводил с нервной дрожью. Пришлось даже прерваться, приводить себя в более-менее отрешенное состояние, о котором нам говорили как преподаватели, так и врачи-хирурги. Его еще называют «профессиональной черствостью» — операцию надо проводить с холодным разумом, отставив переживания за пациента.
Обездвижил мышь парализующим импульсом, а потом сконцентрированным в узкий луч полем провел надрез небольшого участка кожи. Не пользовался рукой, как хилеры, для направления энергии в нужную точку, только мысленным ее представлением. И у меня получилось — под моим лучом кожа расступилась, обнажив живую, мелко дрожащую ткань. Убрал свой «скальпель», заменил его восстанавливающим полем — кожа полностью приняла начальный вид, даже волоски сохранились. От удачи, да еще в первом опыте, едва не закричал, с трудом унял переливающийся через край восторг. Еще на первом сеансе Виргилио, наблюдая за его удивительной операцией, мечтал о такой способности, верил, что и мне когда-то удастся совершить подобное. И вот теперь эта мечта начала сбываться, сделан первый шаг.
Мне еще многому придется учиться, провести множество экспериментов, чтобы самому, без помощи наставника, суметь проводить реальные операции на людях. Конечно, такой мастер, как Виргилио, научил бы лечебному искусству гораздо скорее. Но хотелось дойти до понимания сложной науки самому, без чьих-либо подсказок, да и не было желания оставлять на годы привычное окружение, не говоря уже о родных мне людях. Так что с новой решимостью, получившей прекрасный стимул от первого успеха, продолжил опыт. Вслед за вскрытием мышечной ткани перешел на внутренние органы — разрезал и вновь соединял их ткань, кровеносные сосуда, нервные каналы.
Не обошлось без потерь — первая мышь умерла от кровотечения, я не сумел вовремя закрыть его. Также произошло и со второй-третьей-десятой, пока не научился точно и вовремя проводить простейшие операции на небольшом участке. Много времени ушло на полное восстановление нервной системы, устранял нарушения в ней из-за моих ошибок. Первые мыши, оставшиеся в живых после операции, теряли двигательные и рефлексные реакции, или меняли поведенческий характер — лежали безучастно либо в возбуждении не находили места. На последующих объектах старался сохранить прежнюю структуру вплоть до мельчайшей детали, но все равно что-то упускал. Только с практикой многочисленных опытов пришли навыки безошибочного оперирования, и то на несложных участках.