Дверь она открыла своим ключом. Борис неслышно возник на пороге. Под глазами его лежали серые тени.
— Ты не хочешь мне ничего сказать? — спросил он глухо и хрипло.
— Нет, — Поля покачала головой.
— Тогда я хочу спросить у тебя…
— Нет, подожди, — она подняла свои огромные, прозрачно-зеленые глаза к его лицу, — я тоже хочу у тебя спросить… Ты ведь писал песни, замечательные песни. Никто больше не писал таких… Почему ты больше не сочиняешь музыку? И гитару в руки берешь совсем редко… Я ведь даже не помню, когда это было в последний раз… Не помню, понимаешь, не помню! Только деньги-работа, деньги-работа…
Борис молча повернулся и ушел в комнату.
Телефон в приемной заливался резкими и требовательными трелями. Может, всего несколько секунд, а может, минуту? Во всяком случае, Борис очнулся только сейчас. Поморщившись, отвел ладонь от лица и поднялся из-за стола. Кроме него, ответить было некому: секретарша Рита уже давно ушла домой, да и вообще в офисе «Омеги» оставались только он сам, охранник, сейчас, наверное, удобно устраивающийся в своем уголке с книжкой и бутербродом, да еще Игорь Селиверстов. А телефон все трезвонил, настойчиво и неутомимо. Он наконец снял трубку, выслушал, коротко и сухо ответил «нет», снова опустил ее на рычаг. И тут же в дверях возник Игорь. Постоял секунду, видимо, раздумывая: уместно или неуместно это будет, а потом все-таки спросил:
— Кто звонил?
— Спрашивали, не склад ли это польской мебели…
— А ты что ответил?
Борис усмехнулся. Но усмешка вышла неудачной, кривой и какой-то неестественной. А вообще, по правилам игры, начатой еще в студенческие годы, в ответ на намеренно идиотский вопрос следовало просто выразительно поднять брови и выдержать эффектную паузу. Комические импровизации они исполняли в паре с Олегом Сергеевым, но Игореха Селиверстов тоже мог иногда подыграть весьма и весьма успешно… Сегодня сыграть у Бориса не получилось. И вообще у него весь день все валилось из рук, стоило вспомнить серое утро за окном, Полино лицо, бледное, как побеленная стена, глаза ее, огромные, отчаянные, и это: «Почему ты не пишешь больше своих песен?»… Господи, какие песни? При чем здесь песни?.. Он взъерошил пальцами волосы и тяжело опустился в коричневое кожаное кресло.
— Что-то, я гляжу, совсем настроение у тебя ни к черту, да? — Игорь подошел к Ритиному чайному столику, налил в стакан боржоми и залпом выпил.
— Да нет, почему…
— Ну я же вижу!.. Да мы, по-моему, все уже здесь за последний месяц окончательно стали психами. От нас отрицательной энергией просто разит… Ты знаешь, я ведь Таньку свою в деловые заморочки принципиально не посвящаю. У нас, как в рекламе «Эффералгана»: счастливая жена на пианино играет, счастливые дети грызут торт и добрый деловой папа в плаще приходит с работы. По принципу папе — работу, детям — торт, жене — пианино… Я и в этот раз ей ничего не рассказывал: ни про то, что нас ценами давят, ни про то, что с кредитом проблемы, а она сама все почувствовала… Правда, бабы — они ведь вообще, как кошки. По-моему, даже погоду предсказывать могут…
Селиверстов заулыбался. Он вообще не мог спокойно, без особенной, мечтательной улыбки рассказывать о своей жене Татьяне, маленькой очаровательной блондиночке с тонкой талией и крошечными, почти детскими ручками… Потом потер подбородок рукой, присел на подоконник. Закатное солнце красноватым бликом отразилось в его внушительной лысине.
— Так вот… — он тряхнул головой, отгоняя воспоминания, — еще и проблем-то по сути дела не было, так, одни намеки, а она уже давай ко мне приставать: что случилось да что случилось… Мол, и взгляд у меня не такой, и улыбка неискренняя, и голос усталый. Прикинь, да!.. Да и твоя, по-моему, тоже что-то чувствует: вон на дне рождения какая неживая сидела. Или мне показалось?
— Да нет, не показалось, наверное, — Борис рассеянно пожал плечами. На секунду прикрыл глаза и снова реально и ясно увидел: светлые обои на стене, белое Полино лицо и глаза, зеленые, больные, печальные…
— Ну и не загружайся, все будет нормально. Из «Эдельвейс-банка» должны позвонить не сегодня-завтра. Еронин же обещал, что будет минимальный процент, значит — будет… Может, он уже сегодня нам что-нибудь сообщит?
— Может быть, может быть… — Суханов посмотрел на часы, — только мне уже пора. Ты еще с часок здесь будешь?
— Да, наверное…
— Короче, если что-то срочное, набери меня по мобильному. Я буду здесь, недалеко, в «Эстелле», если что — быстренько подъеду.