Это была Ирочка Ларская! Конечно, кто же еще! Ее он называл так небрежно и ласково «Ирочка», ее волосами, ее внешностью восхищался, а она, дура несчастная, поддакивала, наивно полагая, что все это шуточки! Шуточки! Удобно было под видом шуточек беседовать с женой о любовнице, удобно приводить Ларскую в свой кабинет… Надо же, пропала она после статьи! Не пропала, а просто перешла на нелегальное положение, чтобы не маячить на горизонте слишком уж откровенно и не возбуждать подозрений супруги. (Дура-то — дура, а вдруг все же догадается?) Интересно, где они занимались любовью: прямо здесь, на кожаном диване, или у нее дома? А может, у Борьки есть для этого специальная квартира? Надо же, девочка-журналисточка, кудрявые волосы, наивные глаза… Но Борька, Борька!..
Поле казалось, что и горло ее, и грудь сейчас просто разорвутся от боли, глаза пекло невыносимо, но слез не было. Ей не хотелось верить в то, что все оказалось так отвратительно и банально, что Борька мог… Вот, выходит, до какой степени она перестала для него что-то значить, вот какая стена выросла за это время между ними. А она, идиотка, вырядилась в «любимое платье мужа», волосы подобрала, надеялась поразить до глубины души…
Поля поднялась из-за стола, чувствуя, что все плывет перед глазами, поправила календарь и быстро вышла из кабинета, не найдя в себе сил сказать Рите «до свидания»…
— Оставь меня, пожалуйста, или мы с тобой поссоримся. А ссориться мне сейчас совсем не хочется, я для этого слишком устала, — Надя повесила кухонное полотенце на крючок и повернулась. Олег по-прежнему стоял в дверях, скрестив руки на груди. Взгляд его был злым и тяжелым.
— Ах, скажите, пожалуйста, оставьте ее! Какая королева выискалась!.. Ты же знаешь, что я не переношу, когда ты вот так высокомерно закатываешь глаза. Зачем ты это делаешь? — он нервно и болезненно искривил губы. — Специально позлить меня хочешь?
— Нет, — она пожала плечами, — если хочешь, я вообще отвернусь, и ты не будешь видеть ни моих высокомерных глаз, ни моего злобного лица. Так, кажется, ты выразился во время нашей вчерашней «милой» беседы?
— Нет, я не хочу, чтобы ты отворачивалась. Ты достаточно отворачиваешься от меня ночью, я уже вообще скоро забуду, что женат на женщине… То есть что я женат, что у меня есть жена, которая должна исполнять кое-какие супружеские обязанности!
— Перестань! — Надя брезгливо поморщилась. — Кирилл в соседней комнате играет и прекрасно слышит, о чем мы тут с тобой разговариваем.
— Ничего он не слышит!
— Слышит.
— А я говорю, что не слышит!
— Ну хорошо, не слышит! Но я все равно попросила бы тебя кричать на полтона ниже. Это возможно?
Олег прерывисто вздохнул, сцепил пальцы и сухо хрустнул костяшками.
— Слушай, — проговорил он, стараясь выглядеть спокойным. — Почему ты ведешь себя так? Ты же знаешь, что эта твоя вежливая флегматичность бесит меня больше всего! Честное слово, доведешь меня когда-нибудь, под старость лет, до инфаркта!
— Такие, как ты, от инфаркта не умирают. Холерикам вообще свойственно жить долго, выплескивая свои неумеренные эмоции на окружающих, — парировала Надя холодно. — И потом, я совсем не уверена, что мы доживем вместе до старости лет…
— Господи, ну что я опять сделал не так? — Олег сполз по стене и, усевшись на корточки, посмотрел на нее снизу вверх с каким-то безысходным отчаянием. — Что, по-твоему, я должен был написать эту идиотскую статью и взять эти мерзкие, идиотские деньги?
— Ничего ты никому не был должен…
— Та-ак, — он схватился руками за голову, — значит, ты все-таки из-за этого?..
Надя снова развернулась к раковине, взяла губку и принялась медленно и тщательно чистить мойку. Лицо ее было совершенно спокойным, движения размеренными. Лишь когда рука неловко соскочила со скользкого края, она позволила себе яростно садануть кулаком по стене. На секунду прикрыла глаза, мысленно сосчитала до десяти и снова выдавила на поверхность губки немного лимонного геля. Олег у стены завозился, поднимаясь на ноги. И она с безотчетной брезгливостью представила, как он сейчас подойдет, обнимет ее за плечи и по-телячьи положит голову на плечо…
— Надька, — Олег подошел сзади, обнял ее за плечи и положил небритый подбородок на плечо, — Наденька, Надечка, Надька… Ну не можешь ведь ты не понимать, что нельзя было писать эту статью?
— Почему? — она дернула плечом, повернулась и уставилась на него своими большими, чуть выпуклыми глазами. — Почему нельзя?
— Потому что! Потому что за пять лет учебы я, как, впрочем, и все остальные, усвоил, что есть такое понятие — «журналистская этика»…
— Только «все остальные» почему-то живут сейчас прекрасно, и те, кого угораздило работать по специальности, не шарахаются, словно испуганные лошади, от слов «заказная статья»…
— Да я не от слов шарахаюсь, — он досадливо поморщился, — не от слов… А от того, что предлагает сделать Ермолаев.
— Кстати, Ермолаев — это тоже «все остальные», и пытаться лепить из него злодея, по меньшей мере, глупо. Просто сидит человек в своей нормальной пресс-службе, делает свою нормальную работу и получает свои нормальные деньги!
— Надя, — Олег глубоко вздохнул и, мучительно поморщившись, сжал пальцами переносицу, — я тебе в сотый раз объясняю: Ермолаев сидит не в «нормальной» пресс-службе, а в пресс-службе коммерческого банка и предлагает написать скандальную статью с сомнительными фактами о деятельности конкурирующего банка…
— Ну и что! — в ее голосе зазвенели вызывающие нотки. — Тебе же не предлагается поставить под этими фактами штамп «истинно»? Можно прекрасно подать это как твои личные, чисто субъективные выводы. Мне тебя учить, что ли?.. Тем более что он обещал: сложностей у газеты не будет. А у тебя будут деньги, у нас будут деньги. У Кирилла будет приличная одежда на эту осень, в конце концов!
— Только не надо пытаться манипулировать мной при помощи имени сына, — он устало покачал головой. — Понимаешь, не надо… Если бы я мог, внутренне мог писать такие статьи, то работал бы сейчас в какой-нибудь желтой газетенке с приличным тиражом…
— Можешь не продолжать. Я одна, как всегда, — дерьмо, жадная, мерзкая, беспринципная, а ты у нас — рыцарь без страха и упрека. Хорошо быть рыцарем за чужой счет, да? Молчишь? Сказать нечего?.. Да в общем, и правильно делаешь, что молчишь: говорить нам, правда, не о чем. Так что иди…
— Сам как-нибудь разберусь, что мне делать: идти или оставаться! — почти выкрикнул Олег и вышел из кухни, громко хлопнув дверью.
«Хорошо, хоть челку со лба не отбросил!» — подумала Надя, проводив его взглядом, полным отвращения. Вообще в последнее время эта его манера, в юности казавшаяся забавной, раздражала ее чрезвычайно. Не смешно даже, а как-то жалко и по-шутовски выглядело «атосовское» смахивание челки вечно небритым тридцатилетним мужиком с усталыми мешками под глазами. И глаза-то у него стали совсем не такими, какими были раньше, и голос, и даже руки… Теперь ей казалось странным, невозможным то, что она когда-то влюбилась в этого человека, вышла за него замуж, родила ему сына. Все чувства, кроме брезгливой усталости, растаяли, бесследно улетучились за какие-то несколько лет…