— Какая же ты… — проговорил Антон задумчиво, потом щелчком выстрелил окурок в форточку и нежно поцеловал ее руку.
За руль он попросился сесть сам, сказав, что не вынесет, если его на любовное свидание, как какого-нибудь альфонса, повезет женщина. Да Поля и не противилась. Устроившись на переднем сиденье, она смотрела на мелькающие за окном дома с освещенными окнами, на фонари вдоль дороги и на дождевые лужицы, в которых вспыхивали отблески фар. Антон молчал, молчала и она. И когда они наконец подъехали к массивному «сталинскому» дому на улице Добролюбова, Поля уже ощущала что-то, скорее, похожее на растерянность.
Мимо бабушки на вахте прошли без проблем. Лифт, правда, не работал, поэтому на шестой этаж пришлось подниматься пешком. Несколько раз на лестнице им попадались совершенно пьяные «творческие личности», немедленно начинающие лезть к Антону с приветствиями и рассматривать Полю заинтересованно и похотливо. Но не это тревожило ее и даже не бешено ревнивый взгляд девушки с кастрюлькой в руках, встретившейся им на площадке пятого этажа. Мысль, бьющаяся в висках, как испуганная канарейка в клетке, не давала ей покоя: «Что я делаю? Господи, зачем я это делаю?»
Жил Антон, к счастью, один. И поэтому ей не пришлось переносить унижение вежливого выдворения друзей из комнаты. Пройдя мимо стола с компьютером и дискетами, Поля села на кровать и отвернулась к окну. Он подошел неслышно, опустился рядом с ней на корточки, коснулся лбом колен. Она с невыносимой ясностью представила, как снимет он с нее туфли, скомкает подол платья, подбираясь к бедрам, как стиснет ее колени, а потом разведет в стороны. Представила и не ощутила ничего, кроме презрения к себе.
— Передержал я тебя, — вдруг пробормотал Антон глухо, не поднимая лица от ее колен. — Думаешь, я сам не понимаю, что тебе больше всего на свете хочется сейчас уйти?.. Не бойся, силой я удерживать не буду. Только посижу вот так еще чуть-чуть, а потом отвезу тебя домой… Или ты сама уедешь, если не можешь больше меня видеть.
— Ну зачем же так? — она неуверенно провела рукой по его все еще влажным от дождя волосам. — Ты ведь не виноват в том, что все так получилось. Это я сама…
— Ты сама? — он вдруг поднял голову. — Все ты сама! Бедная, гордая девочка. И в том, что с мужем у тебя проблемы, — сама виновата, и в том, что спать с первым встречным не можешь, — виновата, и ведь в том, что не любишь меня, — тоже виноватой себя чувствуешь? Так ведь?.. Только хорошо, что ты к тому же еще и честная, потому что не надо мне ничьей любви, даже твоей, из жалости… Вот что, давай я чайник поставлю, ты немного согреешься, а потом сразу поедешь.
Антон резко выпрямился и, стараясь не смотреть на Полю, направился к тумбочке в углу. Но она-то смотрела на него! На его широкие плечи, на смуглую шею с мысиком темных волос, на узкие бедра, туго обтянутые джинсами, на руки, двигающиеся размеренно и как-то механически. И фраза: «Иди ко мне!» — вырвалась у нее почти против воли, почти случайно.
Он порывисто обернулся и замер, глядя на нее горящими отчаянными карими глазами и сжимая побелевшими пальцами ручку нелепого заварного чайника. Потом поставил чайник прямо на пол, хотя тумбочка была совсем рядом, перешагнул через него, почти подбежал к кровати. Выдохнул: «Поля, Поля, любимая моя!» — и, обхватив ее бедра, уткнулся лицом в живот.
Чувствовалось, что женщин у него и в самом деле было немало: с затейливой итальянской застежкой на платье он справился в два счета. Так же легко и мгновенно расстегнул лифчик. Поля подумала об этом с отголоском ревнивого удивления. Но очень быстро ей стало и не до удивления, и не до ревности. Пальцы Антона, умелые, нежные, лаская грудь, живот, бедра, доводили ее до полуобморочного состояния. Выгибаясь в мучительной судороге на общежитской кровати с панцирной сеткой, она шептала: «Да, еще, еще… Как хорошо, милый!» И думала о Борьке, и помнила о Наде, и, наверное, от этого чувствовала еще острее и пронзительнее.
В какой-то момент, когда терпеть уже стало невозможно, Поля открыла глаза и с удивлением поняла, что Антон еще даже не раздет. Он стоял над ней на коленях, руками разводя в стороны ее ноги. Волосы его, выбившиеся прямыми длинными прядями, спадали на раскрасневшееся лицо. И такое горячее, острое желание читалось и в изломе его губ, и в затуманенном взгляде, слышалось в дыхании, сбивчивом, прерывистом, что она даже застонала. Приподнялась на подушке, притянула его к себе за плечи и прошептала:
— Раздевайся.
Потом сама расстегнула пряжку и «молнию» и сама стянула джинсы с его узких напрягшихся бедер. А уж рубашку он сорвал одним движением. Так резко, что Поле даже показалось, будто металлические кнопки брызнули в разные стороны.
— О Господи, как же я хочу тебя! — простонал Антон, подминая под себя ее ждущее распаленное тело. Ей необходима была сейчас эта его незнакомая тяжесть. И она раздвинула колени и пропустила его туда, внутрь себя, закричав от наслаждения и мучительно закусив нижнюю губу. Задвигавшись в ней сильно и ритмично, он вроде бы даже немного успокоился. Поднял голову со взмокшим от пота лбом, улыбнулся счастливой, любящей улыбкой:
— Как же мне хорошо с тобой, радость моя!
— И мне с тобой, — выдохнула она, с трудом приоткрывая дрожащие веки.
— А сядь на меня сверху, девочка…
— А вдруг не получится? У меня все силы куда-то делись.
— Ничего, я помогу.
Он перекатился на бок, легко поднял ее над собой, усадил на живот, плоский, твердый, с рельефно выделяющимися мышцами, спустил ниже. И снова она застонала, откидываясь назад и упираясь напряженными руками там, позади себя, в его жесткие колени. Антон поднимал и опускал ее над собой, и она, как в полусне, видела то приближающуюся, то удаляющуюся лампочку под потолком.
Он довел ее умело и нежно до того момента, когда она заколотила судорожно раскрытой ладонью по звенящей сетке и забилась в частых, нахлестывающихся друг на друга конвульсиях. И, почти скинув ее с себя, сам торопливо откатился в сторону. Отдышавшись, Поля приподнялась на локте и с нежностью всмотрелась в его все еще напряженное, ставшее вдруг родным лицо.
— Ты прости, что в конце так… — прошептал Антон, разлепляя влажные ресницы. — Я ведь просто не знал, можно в тебя или нет… А так выходить из тебя не хотелось, Бог ты мой!
Она улыбнулась и снова легла на подушку. По телу разливалась приятная усталость. И она не чувствовала ничего, кроме этой усталости, — ни стыда, ни раскаяния. За окном прошелестела шинами какая-то машина, свет ее фар отразился на потолке.
— Поль, — Антон нежно провел указательным пальцем от ее лба к подбородку, — сейчас машина проехала, окно осветила, и тень от шторы упала на твое лицо… Я раньше и представить себе не мог, что простая тень от шторы, лежащая на женском лице, — это так прекрасно… Глупости говорю, да?
— Говори, — отозвалась она, — говори… Тем более что скоро уже все это кончится. Мне пора домой.
Он и не убеждал ее остаться, покорно кивнул, соглашаясь. Оделся, проводил до выхода из общежития.
— Когда мы увидимся? — спросил со светящейся в глазах безнадежной грустью.
— Я не знаю, увидимся ли вообще, — Поля обвела пальцем контур его губ. — Ты только не подумай, что я кокетничаю или цену себе набиваю: мол, в прошлый раз говорила, что не придет, — прибежала, и в этот раз опять то же самое… Я, правда, не знаю, что будет завтра, что будет дома. Боря уже наверняка там… Впрочем, это только мои проблемы. Иди спи, князь, вид у тебя усталый.
— Князь? — он удивленно приподнял бровь.
— Ну да. Ты же потомок Трубецких, кажется?
— А-а, так, по боковой линии… — Антон легко махнул рукой. — Но мне нравится, когда ты меня так называешь, — и печально добавил: — Не пропадай надолго, ладно? Я, кажется, уже теперь не смогу без тебя…
— Привет! — сказал Борис, открыв дверь, и улыбнулся.