— Я тебя не об этом спрашивала, — Поля с яростью зашвырнула тапок на середину комнаты. — Я спрашивала: а дальше что? После того, как ты выйдешь замуж. После того, как родишь…
— А-а-а! — невыразимо противным голосом протянула Ксюха и уселась на банкетку, закинув ногу на ногу. — Так бы и сказала сразу, что вопрос риторический, то есть ответа не требующий. И зачем тебе нужны были мои объяснения? Начинала бы сразу свою морально-нравственную проповедь… В принципе, можешь и сейчас начать: я слушаю!
— Не думала, что ты такая идиотка и тебе надо объяснять очевидные вещи!
— А ты все-таки объясни! У тебя красочно получится и, главное, доступно. Так сказать, из личного опыта… Я до сих пор помню, как шесть лет назад бедная мама все не могла взять в толк: почему ей надо врать Боречке что-то про Ленинград, в который мы якобы собирались уехать всей семьей и в самый последний момент не поехали?.. Почему то, что можно было тебе, теперь нельзя мне? Почему ты, устроив свою жизнь, сейчас считаешь себя вправе читать мне мораль?
Поля побледнела. Она, в принципе, ожидала, что услышит от сестрицы нечто в этом духе, но все-таки оказалась не готова. Слова были обидные и жесткие, но, самое главное, справедливые. Однако она не чувствовала ни злости, ни желания оправдаться. Просто смотрела на обиженно искривленные, полные Ксюхины губы, на ее дрожащие под тяжестью непролившихся слез ресницы и думала о том, как объяснить, как удержать и остановить…
В конце концов, сестра все-таки всхлипнула, повела носом и торопливо запрокинула к потолку лицо, чтобы не растеклась тушь. Поля выбралась из кресла, подошла и обняла ее за худые угловатые плечи.
— Не надо, Ксюшенька моя хорошая, не надо, миленькая, — прошептала она, слегка касаясь губами края теплого розового уха. — Ты же сама все прекрасно понимаешь, ты же умненькая девочка…
— Вот именно, умненькая! — проскулила та, по-детски искривляя рот. — И я ненавижу, когда со мной разговаривают менторским тоном классной дамы. Ну что, нельзя было поговорить по-хорошему? Без этих пафосных вывертов «а что дальше?».
— Прости меня. Ну прости, пожалуйста. Я в самом деле неправа… Просто я в последнее время тоже так издергалась…
Ксюха убрала с колен свои тонкие руки и порывисто обвила ими Полину шею.
— Ну что, я сама не понимаю, что ли, что так нельзя?.. Да он и не поверил бы, Стас-то… Он, знаешь, какой в этом отношении аккуратный? И потом, я, когда в консультацию ходила, видела там девчонку, которой только что сказали, что она беременная. Она из кабинета выскочила с кучей направлений на анализы и улыбкой до ушей. Такая вся была радостная! Я еще подумала тогда: вот так надо к зачатию ребенка готовиться, чтобы и сама его ждала, и муж, чтобы это как праздник было. А не так: раз уж есть — надо рожать…
Полино плечо уж совсем промокло от Ксюхиных слез, но на душе стало чуть полегче. Последний страстный монолог, если исключить из него, конечно, реплику про очень «аккуратного» Стаса, внушал надежду, что не все еще потеряно и Ксюха просто порола откровенную чушь. Сама она ощущала себя сейчас монахиней, изрядно нагрешившей в миру и теперь наставляющей на путь праведный обычных земных людей. И, Боже, как же ей хотелось вернуться в эту земную жизнь, где остался любимый и единственный Борька!
Спустя пару минут сестра утешилась, печально и придирчиво рассмотрела в зеркале свои опухшие красные глаза, потом вздохнула и сообщила, что пойдет забрать почту из ящика. За почтой, которую оставляли в ящике на втором этаже, она всегда ходила не менее десяти минут. А потом изо рта у нее густо пахло жевательной резинкой, а от волос — табаком. Ксюха курила в подъезде, но почему-то не признавалась в этом даже родной сестре. Видимо, этот грех казался ей гораздо более достойным осуждения, чем ее постельный роман со Стасом.
Поля никогда не выказывала своей осведомленности по поводу ее курения. Промолчала она и теперь. Тем более Ксюхе необходимо было успокоиться. Когда за сестрой захлопнулась дверь, она снова забралась в кресло и развернула несчастный «Супермаркет». Но строки, которые она и прежде заставляла себя читать усилием воли, теперь просто категорически не желали лезть в голову. Поля вздохнула и со светлой надеждой подумала о том, что на днях, может быть, даже сегодня, должен прийти свежий выпуск «Искусства кино». Тогда можно будет отложить ненавистную газету и почитать журнал, придумав для самой себя маленькое, неказистое оправдание — «это тоже полезно для работы»!
— Ксюшка, журналы какие-нибудь есть? — крикнула она, услышав шорох открывающейся двери.
— Не-а, — отозвалась та. — Письмо тут тебе какое-то странное. В официальном конверте. Вскрыть?
— Нет, я сама! — Поля торопливо всунула ноги в тапки и прошлепала в коридор. Но уже один вид конверта внушил ей глубочайшее разочарование. Это был обычный голубой прямоугольник с прозрачным окошечком для реквизитов фирмы. Такие она видела, и не раз. Компании, что победнее, рассылали свои рекламки на квадратиках серой, плохого качества бумаги, а те, что побогаче, позволяли себе и красочные буклеты, и дорогие конверты. Кстати, точно так же выглядело письмо, которое получила как-то ее бывшая соседка по лестничной клетке в Крылатском. Текст его гласил, что Сафронова Юлия Александровна (так звали соседку) в результате компьютерного отбора стала участницей конкурса, в котором будут разыгрываться ценные призы, и уже вошла в сотню потенциальных победителей. Для того чтобы не потерять свое право на приз, ей предлагалось подписаться на какое-то подозрительное издание и срочно выслать квитанцию об оплате. Умная Сафронова ничего подобного делать не стала. Недели через две пришло второе письмо, в котором ее уведомляли, что она вошла в число двадцати потенциальных призеров, но теперь-то уж подписку нужно оформить обязательно. Так продолжалось почти два месяца. Предпоследнее послание гласило, что директор фирмы, проникшись к ней симпатией, заплатил за ее подписку и теперь необходимо вернуть долг. Финальный конверт Юля, не распечатывая, отправила в мусоропровод.
— Ну что, читать-то будешь? — Ксюха, взявшись за уголок конверта двумя пальцами, потрясла его перед самым Полиным носом. След недавних переживаний на ее лице уже полностью истаял. А пахло от нее традиционно: «Вогом» и «Стиморолом».
— Давай почитаю, — Поля протянула руку. Вытащила листок плотной бумаги с текстом, набранным на компьютере, и расхохоталась.
— Нет, ты представляешь, я словно предчувствовала, что именно так все и будет! — тыльной стороной ладони она смахнула с ресниц выступившие слезинки. — Читаю!.. «Уважаемая Полина Владимировна! В результате компьютерного отбора вы стали одной из участниц конкурса знатоков киноискусства. Конкурс организован журналом «Кинорадуга» совместно с телеканалом «Огни Москвы», победителя ждет приз — поездка на кинофестиваль в Венецию. Вам предлагается ответить на вопросы…» Ну и так далее.
— Что и так далее?
— Да ничего, — Поля пожала плечами. — Скорее всего где-нибудь в самом конце будет малюсенькая, деликатная приписочка: «Для участия в конкурсе отправьте энную сумму на энный расчетный счет».
— Ну так есть такая приписочка или нет?
Поля пробежала взглядом листок:
— Вроде нет. А какая разница? Нет, так будет!
— Вот когда будет, — Ксюха назидательно покачала указательным пальцем, — тогда и станешь веселиться! А пока сиди и отвечай на вопросы. Что, для тебя это трудно, что ли? Ты же в кино у нас так шаришь, дай Бог каждому!.. А то «будет, будет»… Вон у нас на курсе тоже одна такая была, ни во что не верила, а взяла и выиграла по обычной лотерее путевку на двоих в Испанию! И, что самое странное, ведь дали ей эту путевку, и съездила она вместе со своим мужем.
Ксюха прошла к трельяжу, оставляя за собой шлейф сигаретного запаха. А Поля еще раз взглянула на реквизиты отправителя. Да, действительно она знала такой дециметровый канал «Огни Москвы» и журнал «Кинорадуга», естественно, тоже знала. Да и четкая надпись «Кинорадуга» в угловом прямоугольном штампе вроде бы не вызывала сомнений… Нет, она не верила, конечно, в реальность поездки в Венецию, но это был шанс обратить на себя внимание редакции журнала и, быть может, получить работу.