Алек появился неожиданно. Поля даже вздрогнула, когда он коснулся ее плеча.
— Ты все-таки пришла, Полин, — глаза его светились ласковым теплом. — А я уж подумал, что твоя знаменитая русская загадочность опять сыграет со мной какую-нибудь злую шутку.
— Зачем все это? — спросила она, изучающе вглядываясь в его лицо. — Я ведь сказала, что не хочу сюда идти. Зачем надо было действовать через аккредитационный центр, ставить меня в безвыходное положение?.. И вообще… Алек, я хочу спросить: зачем вообще все это? Ты ведь можешь иметь любовь красивейших женщин мира! Ведь не несчастный же ты, закомплексованный мальчик, в конце концов! Так почему тогда ты зациклился на мне? Почему? Зачем? Я не понимаю!
— А что тут понимать, Полин? Ты и есть красивейшая женщина мира, я влюблен в тебя и хочу добиться твоей любви…
Фраза прозвучала холодно и фальшиво. Но Стеффери, похоже, и не рассчитывал на то, что ему поверят. Поля только молча кивнула и, опершись о его руку, проследовала в зал.
Как ни странно, здесь ели омаров и запивали их шампанским. Она еще с веселым удивлением подумала: «Это что, Ирка пошутила надо мной, что ли? Или здесь собрались исключительно экспериментаторы над собственным желудком?» Впрочем, изощряться в остроумии можно было сколько угодно, но на самом деле от великолепия подобравшегося общества просто дух захватывало. Кстати, известных представителей классически-коммерческого Голливуда она насчитала совсем немного. Ставка на элитном кинофестивале, как всегда, делалась на европейское кино. На них с Алеком никто не обращал повышенного, нескромного внимания, и вскоре Поля почувствовала себя свободнее. Она тоже пила коктейль из высокого, приятно холодящего ладонь бокала, тоже танцевала, тоже улыбалась легко и непринужденно. Стеффери был сама галантность и любезность, и если бы не эта его фраза с явным подтекстом: «Я влюблен? В никому не известную русскую журналистку? Надо же, какая изящная шутка!», то все было бы вообще прекрасно.
Правда, Поля пока так и не могла представить, каким же образом ей «использовать свой шанс». Алек познакомил ее с некоторыми весьма знаменитыми личностями, но, во-первых, знакомство было достаточно официальным, а во-вторых, что должно было последовать дальше? Классически-анекдотическое извлечение на свет диктофона? Или попытка уединиться где-нибудь в кулуарах с целью договориться о завтрашнем интервью? Да и не хотелось ей использовать свою связь со Стеффери в качестве визитной карточки.
Она даже и не поняла, когда начала уставать от всего этого навязчивого великолепия, тяжелого, словно украшения из цельного золота. Просто грусть и апатия навалились на нее мгновенно, и стало так тошно, что захотелось расплакаться. Поставив на высокий столик полупустой бокал, Поля огляделась вокруг. Алек беседовал неподалеку с какой-то дамой в матово поблескивающем черном платье. Дальше должно было последовать неизменное представление дамы спутнице, а спутницы — даме. И она поняла, что больше этого не выдержит. Сбежать можно было только в два места: в дамскую комнату или на балкон. Она выбрала балкон и, обогнув танцующие пары, незаметно выскользнула из зала.
Здесь было ненамного прохладнее, но все же легкий ветер с моря, налетавший короткими и какими-то несмелыми порывами, скоро остудил ее разгоряченное лицо. Темная гладь залива, расцвеченная световыми бликами, казалась нарисованной на картине художника-авангардиста. Это было ненастоящее море, нечувствующее и неуспокаивающее. Поля опустила глаза вниз. Где-то там, среди желтых фонарей, копошились людские фигурки. Скорее всего это была охрана. Но ей почему-то подумалось, что это ее коллеги-журналисты, ждущие, когда же небожители начнут разъезжаться по своим отелям, «усталые и на минуточку ставшие обычными людьми». И среди этих небожителей — она, москвичка Поля Суханова, никогда и не перестававшая быть обычным человеком. Впрочем, как, наверное, и любой из тех, что веселятся сейчас в зале?
Она расстегнула изящный, похожий на ювелирное украшение замочек маленькой сумочки и достала оттуда купленную вчера пачку сигарет. Сигареты были странные, незнакомые, они пахли апельсином и почему-то оставляли на языке привкус сухого сока. Впрочем, курила Поля все равно без удовольствия, скорее, чтобы просто прийти в норму.
Красноватый тлеющий огонек уже подбирался к фильтру, когда на балконе возник Стеффери, который, по идее, должен был хватиться спутницы минут пять назад.
— Ты куришь? — поинтересовался он с беззлобным удивлением и, облокотившись о перильца, посмотрел вниз. И опять слова вышли холодными и какими-то намеренно фальшивыми, и опять за ними послышался слишком громоздкий подтекст.
— Да, курю, — Поля, вытянув губы трубочкой, выпустила в небо струйку сизого дыма. — А ты пришел сказать мне, что это — моветон, что это сейчас немодно или что ты лично разочарован?
— Я ничуть не разочарован, кури, пожалуйста, — он пожал плечами. — И вообще это даже придает тебе некий шарм. Ты, кстати, совершенно покорила здешнюю публику. Уже очень давно у меня не было такой роскошной спутницы.
Фраза Поле не понравилась, как, впрочем, и взгляд, которым Стеффери окинул ее выгодно обрисованную платьем фигуру. Тот Алек, который едва не сумел оживить в ней желание любви, куда-то исчез в этот вечер, а оставшийся, равнодушный и циничный, был ей неприятен. И ей не хотелось ни его прикосновений, ни его комплиментов.
— Зачем ты пришел? — спросила она, по-прежнему вглядываясь в цветную и переливающуюся морскую гладь. — Я сбежала сюда, потому что мне хотелось побыть одной. И ты это прекрасно понял.
В этот раз она с легкостью закончила фразу, оставшуюся недосказанной там, в старой Венеции. И почему-то ей было абсолютно все равно, что при этом почувствует Алек. Но Стеффери, похоже, и не особенно огорчился. Во всяком случае, он только недоуменно пожал плечами, как бы говоря: «Странная вы все-таки, мисс! Опять морочите всем голову своими особыми утонченно-изысканными страданиями?», и вышел с балкона.
Когда Поля вернулась в зал, то сразу почувствовала, что здесь что-то изменилось. Она даже не сразу поняла, что именно. Просто смутное, неясное ощущение тревоги проникло в ее сердце и сжало его, словно тисками.
Алек стоял в окружении журналистов. Их и в самом деле было немного, избранных, приглашенных на фуршет. Но, тем не менее, они были. И сейчас в их глазах легко читался профессиональный азарт.
— А вот и она, — невозмутимо произнес Стеффери, указав рукой на Полю, — не правда ли, прекрасна?
— Мисс Суханова, — тут же подскочила к ней блондинка лет сорока, пытающаяся выглядеть на двадцать пять. — Журнал «Тайм». Скажите, пожалуйста, испытываете ли вы удивление и восхищение по поводу того, что так неожиданно счастливо сложилась ваша судьба? Ведь, отправляясь на фестиваль в составе одной из многочисленных съемочных групп, вы вряд ли могли рассчитывать на то, что добьетесь привязанности самого Алека Стеффери?
— Скажите, рассчитываете ли вы на продолжение отношений или предпочитаете не загадывать на будущее?..
— Как отнесутся в бывшем Советском Союзе к вашему неожиданному роману? Повлечет ли это за собой репрессии? Или сейчас политика вашего государства лояльна во всех отношениях?..
Она смотрела через чьи-то головы и плечи на стоящего у стойки бара Алека и не чувствовала ничего, кроме глухой, тяжелой ярости. А коллеги все не отставали, все интересовались с профессиональной въедливостью ее работой и материальным положением в Москве. Вопросы не заканчивались, и молчать дальше было уже глупо. Да еще к тому же невыносимо было видеть холодную улыбку на лице Стеффери. Коротко бросив «без комментариев!» и пытаясь не обращать внимания на вспышки фотокамер, Поля повернулась и пошла к выходу.
Алек нагнал ее уже в холле. Схватил за плечи, развернул к себе.
— Ты обиделась? — проговорил он, пытливо вглядываясь в ее лицо. И уже без вопросительной интонации добавил: — Ты обиделась… Надо было мне догадаться, что ты действительно не хочешь афишировать наши отношения. Я почему-то подумал, что это только слова и ничего страшного не произойдет, если я удовлетворю любопытство твоих коллег.