— Мелкая месть — это все-таки чисто дамская прерогатива, — Поля повела плечами, стряхивая его руки. — И это совсем не в стиле твоих экранных героев… Ты сделал из меня для прессы дешевую шлюшку, обалдевшую от привалившего ей счастья, а сам, как всегда, остался королем.
— Если б ты только знала, как не права! Ну объясни, за что мне тебе мстить?
— За что?.. Ты ведь всегда или почти всегда добиваешься того, чего хочешь, а бесчисленные сонмы продюсеров, режиссеров и женщин должны добиваться тебя. Это аксиома. По-другому просто не может быть… Мне продолжать?
Стеффери ничего не ответил и с таким искренним интересом принялся изучать собственную ладонь, только что сжимавшую Полино плечо, словно в ней была заноза. Поля смерила его холодным взглядом и, пройдя мимо охранников, вышла из Дворца на залитую светом фонарей площадь…
Борис и не собирался смотреть телевизор. Он вообще планировал сразу после ужина лечь спать. Телефон зазвонил, когда он уже допивал заваренный тетей Дашей чай со смородиновым листом. Голос Генки Лаварева в трубке был виноватым и смущенным.
— Включи второй канал, — проговорил он торопливо, словно пытаясь побыстрее покончить с неприятным делом. — Там кое-что важное для тебя… Я, наверное, не должен был тебе говорить. Хотя какой смысл скрывать?
Борис, не отнимая трубки от уха, дотянулся до пульта и щелкнул кнопкой. После синего всполоха и невнятного шипения на экране возникла меланхоличная стриженая девица, видимо, уже заканчивающая свой репортаж. За спиной журналистки шумели кипарисы и слегка волновалось традиционное море. Он даже поморщился от банальности кадра.
— И в заключение сенсационная новость, — скучным голосом пообещала девушка. Видно было, что лично ее эта сенсация не касается, а по сему и не особенно волнует. — Слухи, которые ходили в киношной и околокиношной среде, наконец нашли косвенное подтверждение. Алек Стеффери заявил, что отказывает в интервью представителям крупнейших информационных агентств, и согласился побеседовать только с безвестной российской журналисткой Полиной Сухановой. Это эксклюзивное интервью, равно как и появление Сухановой на торжественном фуршете в качестве спутницы знаменитого актера, позволяет с большой вероятностью предположить, что между ними завязался роман. Бывшая подруга Алека — Робин Нейвуд — отказалась прокомментировать это событие… Он и не знал, что может быть так больно. Больно дышать, больно смотреть. Но почему-то отвернуться от экрана казалось и вовсе невозможным. Там была Поля. Красивая, тоненькая, с прямыми, чуть подвитыми внутрь волосами и распахнутыми прозрачными глазами. Вот она невыразимо изящным жестом подносит к губам бокал, вот щурит глаза и прикрывается рукой от внезапной вспышки фотокамеры. Идет по залу под руку со Стеффери, протягивает ему кончики пальцев для поцелуя. И взгляд у нее растерянный, отчаянный и чужой.
— Третий раз уже за день передают, — бормотал в трубке Лаварев. — Я все никак решиться не мог тебе позвонить… Ты ничего, нормально?
— Что? — Борис очнулся. — А, да, все нормально… Ты правильно сделал, что позвонил.
— Кто же мог предположить, что так получится? Я ведь и отправлял-то их, нацелив только на пару-троечку репортажей общего плана. Кто там стал бы особенно с ними разговаривать? Не «Нью-Йорк таймс» все-таки… Может, отозвать ее назад?
— Зачем?
— Ну ты же, наверное, не на это рассчитывал, когда организовывал всю эту авантюру с «конкурсом»? И потом, она пока еще тебе жена…
— Слушай, Ген, — Суханов провел ладонью по лбу и прислонился к стене, — я вот о чем хочу тебя попросить: пусть все идет как идет… В смысле как мы с тобой и планировали. Общайся с Полиной так, будто на самом деле был этот конкурс, она в нем победила и действительно получила свой шанс. Привезет она классный материал, увидишь ты, что она тебе полезна в качестве сотрудника, — зачисляй в штат и на меня не оглядывайся. Если она вернется, конечно…
— А куда бы ей деться? — в голосе Лаварева послышалось что-то похожее на вызов. — Она, вот увидишь, еще прибежит к тебе. Очень нужна твоя супруга Стеффери! Так, поразвлекаться, рекламу себе создать! Это же все еще экзотика — русская журналистка. Так что…
— Полю не трогай, ладно? Она взрослая женщина и сама вправе решать, как ей жить.
— Да ладно, мне-то что? За тебя обидно просто.
— Я еще раз повторяю: со мной все нормально.
— Ну нормально так нормально, — несколько обиженно проговорил Лаварев и повесил трубку.
Борис еще некоторое время слушал зачем-то частые короткие гудки, потом положил трубку на рычаг и вернулся на кухню. Машинально поднес чашку к губам, сделал глоток, поставил ее обратно на блюдце. Чай уже остыл и теперь напоминал по вкусу смородиновый «Колдрекс». На улице темнело. По идее, пора уже было включить свет, но он продолжал сидеть в темноте, бессмысленно вглядываясь в качающиеся за окном кроны деревьев.
Он пока не мог заставить себя поверить в случившееся. Стеффери? Алек Стеффери? Такой же далекий, нереальный, как Дастин Хоффман или Роберт Де Ниро. Алек Стеффери, целующий Полины пальцы… Она ведь говорила, что была по-детски влюблена в него когда-то. Интересно, рассказала ли она об этом ему?
А ведь ничто не предвещало такого финала. Сразу после того, как Поля ушла, он, конечно, был в ярости. И единственное, чего ему хотелось, — это немедленного развода. По крайней мере, он думал, что хочет именно этого. А потом ему все чаще начало вспоминаться ее бледное лицо на фоне белой стены, тревожные глаза и отчаянное: «Почему ты перестал писать свои песни?» Конечно, дело было не в песнях, не в его деловых проблемах, не в Надежде даже, с ее пустыми пачками из-под димедрола, и не в Полиной несложившейся карьере. Ни в чем отдельно, и во всем вместе.
Потом он узнал, что она живет у родителей, ведет затворнический образ жизни, ни с кем не встречается. Хотел приехать сразу же и еще раз спокойно поговорить обо всем. Но в последний момент остановил себя, подумав, что новый виток в жизни нужно начинать с другой отправной точки. Поля должна была поверить в себя, без этой веры пытаться реанимировать семейную жизнь было бесполезно.
Вскоре она начала уходить из дома утром, а возвращаться поздно вечером. И ему не составило труда узнать, что она устроилась на работу в газету. И хотя газетенка, откровенно говоря, оказалась средненькой, Борис готов был искренне аплодировать своей все еще жене. Он действительно считал ее своей женой и уже подумывал о том, чтобы поторопить ее возвращение. А пока читал Полины статьи, с одобрением и гордостью отмечая, что перо у нее по-прежнему легкое и живое, сравнения образные и стиль вполне читабельный. Идея с «конкурсом» пришла ему в голову неожиданно. Просто на глаза попался журнал с коротенькой заметкой о том, что на венецианский фестиваль наши везут чухраевского «Вора» с Машковым. Борис прикинул, что до открытия остается еще достаточно много времени, и, покопавшись в записной книжке, нашел телефон не то чтобы приятеля, так, скорее, знакомого — Генки Лаварева, возглавляющего телеканал «Огни Москвы».
Поначалу Лаварев отнесся к его предложению без особого энтузиазма.
— Ну и как ты себе представляешь техническое осуществление этого безумного плана? — бурчал он, сидя в ресторане и закусывая водку свежей буженинкой. — Что, я должен всем сотрудникам объявить: «Вот скоро к нам придет такая очаровательная брюнетка с зелеными глазами, надо ей врать, что был такой конкурс и что компанию просто письмами завалили, но именно ее ответы поразили всех своей нестандартностью и глубиной!»
— Ты, кстати, зря иронизируешь, — Борис подлил еще водочки себе и ему. — Она на самом деле так в этих киношных делах шарит, что твоим киноведам с дипломами и не снилось!
— Ну, допустим, даже и так… Все равно возникает естественное препятствие: с телевидением может быть связано зрелищное шоу, а не какая-то заочная викторина. Любой здравомыслящий человек заподозрит подвох.
— А что, у тебя знакомых в киножурналах нет, чтобы штампик на письмо поставили?
— Есть… Но ты представляешь, что будет, когда мы столкнемся с нею лицом к лицу? Мы ведь встречались на презентации твоей фирмы, она вполне могла меня запомнить. Представь, подходит она ко мне и спрашивает: «Геннадий Николаевич, а не замешан ли во всей этой странной авантюре мой супруг Борис Викторович Суханов?»