Он быстро надел чистый шерстяной костюм от «Ком де Гарсон», застегнул часы «Ролекс».
Уже без двадцати пяти десять!
Надо спешить в клинику. Он даже не помнил, придет ли сегодня Чарин убирать квартиру. А вдруг она воспользуется его отсутствием и приведет из отдела по борьбе с наркотиками бригаду с собаками?
Оставлять кокаин дома было нельзя. Он схватил оставшиеся порошки, засунул целлофановый пакет в карман пиджака и вышел из дому.
Куда подевался этот хренов «ягуар»?
Непонятно.
Мимо ехала машина с надписью «Такси». Он поднял руку.
Набережная была забита, как сток канализации на станции «Тибуртина». У него вспотели руки. Он поднял одну вверх: она тряслась, как у больного паркинсонизмом.
Сзади грохотало, как будто в кузове везли листовой металл: какой-то мотороллер, как слепень, прилип к такси и не отставал до самого моста Гарибальди. На нем ехала девушка, совсем непохожая на полицейского в штатском. Но почему она на своем скутере не шныряла между машинами, как сделал бы на ее месте любой добрый христианин?
Теперь ему пришлось бороться с дрожью, которая с рук перекинулась на плечи и добралась до шеи. Надо было срочно принять еще дозу, хотя бы минимальную, иначе он не сможет оперировать. Он согнулся крючком, сунул нос прямо в пакет с кокаином и решительно потянул носом.
И отключился.
— Доктор? Доктор!
Бокки пришел в себя, когда такси остановилось перед клиникой. Он отсчитал водителю пятьдесят евро и вышел.
Суставы одеревенели, локти и колени не сгибались, как алюминиевые профили. Шатаясь, он добрел до регистратуры. Двигался он медленно, волнообразно колыхаясь, как робот-полицейский после перестрелки.
Чтобы придать себе небрежно-расслабленный вид, он просунул сквозь судорожно сжатые зубы леденец, который случайно оказался в кармашке пиджака, отсалютовал римским приветствием девушкам в регистратуре и вызвал лифт.
Коридор в операционную никак не кончался. Пока Паоло Бокки преодолевал его, стук сердца колоколом отдавался в ушах, рот наполнился горечью.
«Даже кофе не успел выпить», — подумал он, повстречав негра санитара, который вез на каталке старушку.
— Здравствуйте, доктор.
Криво улыбнувшись, Бокки ответил на приветствие.
«А это еще кто, черт побери?»
Наверное, очередной инфильтрат.
Он вошел в раздевалку, где уже была Сара, его ответственный ассистент.
— Ага, и ты туда же.
— Что ты имеешь в виду?
— Да так, ничего. Такие пробки…
Даже Сара, с которой он работал уже десять лет, была по другую сторону баррикад. Шлюха! Она тоже предпочитала этого педераста Каммарано.
Он оказался один, в кольце врагов.
Он стерилизовал руки, пока сестра надевала на него халат.
— А вы не хотите снять пиджак, профессор?
— К черту! — рявкнул он и потрогал оттопыренный карман.
На него надели перчатки, маску и шапочку.
Бокки глубоко вздохнул и, подняв руки, шагнул в операционную.
На столе под наркозом лежала красивая женщина. Высокая, светловолосая и худая.
— Кто это? — спросил Паоло Бокки у анестезиолога.
— Симона Сомаини. Телевизионная актриса.
— И что у нее с носом?
Пока профессор ехал в такси, его голова, как дуршлаг, не удержала всех сведений, которые ему сообщила секретарша.
Бригада в замешательстве уставилась на него, потом Сара тихо сказала:
— Это аддитивная мастопластика, — и указала на два огромных силиконовых протеза на тележке.
Груди у актрисы, конечно, были маловаты, но вполне ничего.
Может, надо было попробовать ее отговорить. С таким весом спереди она рисковала схлопотать лордоз.[3]
«Да ну ее на фиг».
Хирург закрыл глаза. Руки успокоились и стали проворными, как у Гленна Гульда, исполняющего «Вариации Гольдберга».[4]
Все страхи и тревоги разом улеглись в дальний ящичек мозга.
— Скальпель.
Как только сталь скальпеля коснулась его пальцев, он сразу снова стал великим хирургом, вернувшим молодость стройным шеренгам римских дурех. Он был великолепен и изящен, как Ориелла Дорелла в «Лебедином озере».
Ударом, достойным лучшего рапириста, он рассек левую грудь и начал подкапываться под железу.
4