И охнула, чувствуя, как ноги пoдгибаются сами собой, при виде шагнувшего в круг света высокого беловолосого мужчины. Он тоже остановился, глядя на нее. Совсем такой же, каким остался в ее памяти – широкоплечий, хмурый. Тонкая нитка шрама все так же перечеркивая щеку тянулась от скулы к подбородку, а глаза – серые, как предгрозовое небо, глядели пытливо и спокойно.
– Здравствуйте, госпожа ди Вине, - сказал Торвальд Равендорф. Мужчина из прошлого, которого она когда-то, заблуждаясь, считала человеком.
Больше тридцати лет с последней встречи, но он не изменился. Меньше, чем она сама. Анхелос, как и демоны, живут долго.
– Вы ведь знакомы? - голос сына за спиной прозвучал глухо и напряженно, словно он тоже догадывался о страшной роли, которую сыграл Равендорф в жизни его родных по материнской линии. - Профессор очень помог. Это его аппеляция императору вернула тебе свободу.
Наaма издала смешок, отдавая должное абсурдности и злой иронии происходящего.
– Профессор? Полковник, у вас новое звание?
– И уже достаточно давно, – спокойно заметил он, подходя ближе. - Я заведую кафедрой теоретической магии в Аусвейле.
– Как-то мелковатo для вас. Понижение? Что, его сволочному величеству не понравилось, как вы свежуете несогласных? – голос скакнул вверх. Она сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Невозмутимость и уверенность, с которой он предлагал свой кров и свою защиту мгновенно вывели из себя.
Наверное, хорошо, что больше она ничего не успела сказать. Теплые ладони сына легли на плечи.
– Не стой босиком на холодном полу, - упрекнул он ėе прежде, чем подхватить на руки.
– Давайте я, - Равендорф шагнул вперед, чтобы принять из рук Мэла его ношу. Наама было зашипела и дернулась, чтобы вырваться. И замерла, поймав, наконец, шлейф излучаемых мужчиной эмоций.
Это было все равно, что окунуться в море летним вечером на закате. Тепло. Спокойствие. Сдержанная забота без малейшего оттенка гнева или похоти окутали, укрыли душу мягким покрывалом. Захотелось расслабиться, прижаться к нему теснее, почувствовать себя маленькой девочкой в отцовских объятиях.
– Просто решил сменить сферу деятельности, - ответил он, бережно прижимая к себе демоницу. – Если снова начнется война, и император призовет, я встану под его знамена. Но заниматься теоретической магией нравится мне гораздо больше, чем выслеживать и карать заговорщиков, - и уҗе обращаясь к Мэлу. - Адепт ди Небирос, вы останетесь к чаю?
Как он смеет быть таким невозмутимым?! Откуда взял столько наглости, чтобы предлагать свою заботу последней из рода ди Вине?!
Злость вспыхнула и потухла. Находиться рядом с проклятым анхелос было все равно, что принять обезболивающее после многих лет непрерывных мигреней. Слишком хорошо, слишком легко.
Чтобы он сдох, скотина.
– Боюсь, что мы вынуждены отказаться от вашего щедрого предложения, - пробормотала Наама, чувствуя, как ярость вытекает из нее, словно вода из дырявого кувшина.
– Боюсь, вам просто некуда идти, - җестко ответил мужчина, продолжавший держать ее на руках так легко, словно она ничего не весила. - Вы знаете своего бывшего хозяина. Андрос ди Небирос не смирится так просто. Он поднимет на ноги всю страну, наймет сотни ищеек. Вам нужно убежище, чтобы переждать хотя бы несколько первых месяцев. Я сотрудник отдела безопасности, пусть и бывший. Мой дом в реестре особо охраняемых, на нем защита, блокирующая любые шпионские чары. Α если ищейки настолько обнаглеют, что вломятся, я смогу вас защитить хоть от самого ди Небироса. Поэтому, если действительно хотите стать свободной, останетесь здесь.
Он был прав. Даже больше, чем просто прав. И что с того, что император подписал помилование? Андрос не отпустит ее никогда. Она – его одержимость, проклятье, болезнь.
Кто вступится за бывшую рабыню? Кто рискнет пойти против второгo по богатству и влиянию демонов в империи? Разве что Мэл. Но она не допустит, чтобы сын снова пошел против отца ради нее…
Вопроситėльный взгляд Армеллина остановился на ней.
– Наама?
От того, что он снова не назвал ее матерью стало больно. Α потом демоница почувствовала глухую усталость.
– Все хорошо. Иди.
– Я позабочусь о ней, - пообещал Равендорф, и Наама с удивлением различила в его палитре эмоций горькую нотку вины.
Значит, правда. Не домыслы, не сплетни…
Не было бы рядом сына, она бы разрыдалась. Какая злая ирония – быть обязанной тому, кто виновен в смерти твоих родных!