– Там так красиво! – девочка развела руками, пытаясь передать в этом жесте всю красоту увиденного. – Темно вокруг, нет ни одного человека, и снег валит, а фонари всё горят, горят, и кажется, будто с неба сыплются звёзды, – на мгновение она обернулась к отцу и уже не в первый раз за этот день изумилась тому, с какой теплотой и любовью глядит на неё этот суровый человек.
– Я же говорю тебе, ей пора в школу, – слегка смеясь, проговорил он, обратившись к матери, и внезапно легонько притянул Адель к себе, поцеловал в макушку и вынес из комнаты, пытаясь ступать тихо, точно мышка. – Оставим пока её одну, – шепнул он девочке. – Пусть отдыхает.
Беспокойство за маму не давало Адель ей покоя – она все дни теперь проводила в спальне и, как только девочка заходила туда, либо дремала, либо читала. Адель обыкновенно подходила к ней и обнимала её за плечи, гладила по густым чёрным волосам.
Отца Адель почти не видела. Он стал больше времени проводить в своём кабинете. Только раз он вышел оттуда, и Адель совершенно не узнала его. Всегда такой суровый и статный, теперь он казался девочке очень бледным и исхудалым. От того отца, которого помнила Адель, в нём остались только осанка и суровые скулы на лице.
– Мама болеет, – в тот день сказал он ей. – Не тревожь её особо.
Адель знала это, но всё равно кивнула и проследовала в комнату матери. Та сидела в кресле, укрытая белой узорчатой шалью, и читала – тихо, почти не шевелясь, даже несмотря на болезнь свою, красивая и царственная, почти как бездвижная кукла, и лишь иногда перелистывала страницы. Девочка, осторожно ступая, подошла к ней. Мать подняла голову и улыбнулась, но Адель видела, что делает она это с трудом. Она села подле неё и положила голову ей на колени, пытаясь сдерживать подступающие слёзы. Ей хотелось жалеть мать, отгоняя тем самым всякую болезнь. С того часу она стала заходить к ней каждый день, искренне надеясь хоть чем–то помочь ей. Напрасно отец просил её не подходить близко к матери, дабы не заразиться – все таковые слова его из–за сильной к нему холодности Адель воспринимала как мотив действовать совершенно противоположно.
Проснувшись однажды, она выглянула в окно и поняла, что её ждёт замечательный день. Волнение с огромной силой проникло в сердце её. Она ощутила, что должно произойти что–то хорошее. И оно обязательно произойдёт. Не завтракая и даже не умываясь, побежала в комнату матери, и, пока совершала это, сердце её норовило выпрыгнуть из груди. Когда же она перескочила долгожданный порог и подбежала к кровати, мамы там не оказалось. Вначале она несказанно расстроилась, но затем побежала в столовую, где застала отца и мать разговаривающими. Давно не видела ни его, ни её она таковыми весёлыми, резво, будто птицы, щебечущими друг с другом.
– Нет, правда, мне уже лучше, – возражала мать отцу, загружая раковину тарелками. И действительно, за весь день Адель ни видела, чтобы она хоть раз устало вдохнула или присела. Так продолжалось всю неделю.
Девочка чувствовала, что выздоровление мамы уже близко и верила в то всем сердцем. Да и весна не заставляла себя ждать. Хотя Адель и находилась всё ещё большую часть дня дома, наблюдая за готовкой мамы или помогая ей, она уже иногда выходила на улицу, порой чувствуя себя очень взрослой оттого, что гуляет одна.
Адель нравилось наблюдать за прохожими на улице и придумывать, куда они могут идти и зачем. Девочка могла часами качаться на качелях и следить за спешащими людьми, за расцветающей природой, за ранними птицами, которые пели сейчас так же, как и летом, но по первому зову матери тут же бежала домой. Для неё это было пока что совсем необычайно: все вокруг спешили, и лишь для неё одной время остановилось, вернув весну, прежнее тепло и здоровье мамы.
И опять начались быстро пролетающие дни и вечера со сказками. Девочке снова не приходилось скучать: только дни теперь были тёплыми и солнечными – не то, что зимой. Адель радовалась приходу тёплой поры, и хотя она теперь снова не видела отца, ей было отрадно наблюдать, как мама поправляется, как снова улыбается без особых усилий, как весело смеётся и как много всего вновь рассказывает. Когда мать делилась с нею историями, Адель невзначай вспоминала Оливера, который столькому её научил. Она действительно была умна не по годам. Как–то раз она услышала разговор отца и матери из–за двери, где первый говорил, что её следует отдать в школу. Адель съёжилась от знакомого ненавистного слова, но от речи матери улыбнулась.
– Ну, зачем же, дорогой, – отвечала на это мать. – Ты же видишь, она итак сама многому учится.