День и правда был тёплый и солнечный. Не обнаружив Оливера нигде поблизости, Адель решила, что он, возможно, уже ждёт её в их месте и ринулась перебегать улицу. Как и всегда, сбегая с холма, Адель сняла сандалии, отдавая свои босые ноги мягкой траве. Она пробежала мимо кладбища, к знакомой ей полянке – и вот уже два поваленных, как шалаш, дерева встречают её.
– Оливер! – крикнула Адель, расплываясь в улыбке. Ей уже представлялось, как Оливер на той стороне шалаша оборачивается и лезет к ней на встречу по шершавым опилкам. Но всё было тихо. Опилки на той стороне не зашелестели. Адель полезла в шалаш сама.
На той стороне было пусто. Солнце, как и вчера, освещало деревья и поляну. Расстроенная Адель вернулась на холм и решила сбегать за Оливером к нему домой.
Покрашенная высокая калитка была заперта, и Адель пролезла через проём в ограде. Её тут же изумила невероятная пустота и тишина на участке. Мало того, что здесь никого не было, даже ни одной вещи не виднелось на участке. Только двухколёсный велосипед Оливера стоял за домом, ожидая своего хозяина. Адель поднялась по ступеням и несколько раз позвонила в дверь. Какое–то время никто не отвечал, но наконец–то дверь открылась. Незнакомая женщина взглянула на Адель.
– Мисс, – произнесла она тоненьким дрожащим голосом. – Мисс, они уехали… до следующего лета… Мисс…
Дальше Адель не слушала. Грустное чувство охватило всё её существо. И пускай она не плакала, но ощущала, как слёзы вот–вот оросят всегда такое бледное личико её. Даже погода не казалась уже такой радостной и прелестной. Дни снова понеслись сплошным дождём и тягучей бесконечностью.
С самого дня уезда Оливера Адель засела за книги. Она читала каждый день, почти не переставая, временами забывая про еду, сон и время в целом. Родители, до сих пор видевшие её всегда радостно гуляющую по улице, удивлялись переменам.
Только вернувшись домой после сего грустного происшествия и едва успев оправиться, она свернулась клубочком на кровати и укуталась в одеяло. Мелкие слёзы зараз оросили её подушку, так что даже погода, прочувствовав её настроение, омрачилась. За окном зашелестел дождик, напоминающий бег детей осенью по сухим листьям. Адель пролежала недвижимо в одном и том же положении несколько минут, а потом решила, что барышням плакать не подобает. Почему–то вспомнились слова няни, которые та приговаривала каждый раз, качая при этом головой, когда кто–то из прислуги случайно разбивал тарелку или взрослые обсуждали какие–то грустные, но совсем не ясные Адель мысли: «Сегодня сладко да гладко, а завтра ямы да ухабы».
«Я, мы, да уха бы», – эхом повторила девочка непонятные ей слова, как будто это было своего рода заклинанием. Не желая больше выказывать своего огорчения, несмотря на то, что грусть колола её сердце невидимой противной иглой, Адель поднялась и стала рассматривать свои старинные вещи. Игрушки и куклы, которые она не по годам отбросила, украшения, которые она смастерила сама из подручных материалов. Вдалеке лежало отброшенное кольцо из одуванчиков. Адель провела рукой по лицу и глазам и сложила его в маленькую шкатулку, которую для неё когда–то сделал отец.
Дальше её взгляд упал на деревянный сундучок, каковой ей подарил дядя Райан. Она открывала его всего один раз, но ни разу не пользовалась его содержимым. Внутри находились книжки. Множество прекрасных книжек с картинками. Адель вытащила одну и принялась читать.
Слова лились из книги, слетали с её губ, сливались в образы и превращались во что–то, доселе ей неизвестное. Они погружали её в чудесные страны, где она никогда не была и вряд ли будет. Порой Адель завидовала счастью героев. Ей хотелось так же, как Дюймовочка, научиться летать и там, где–нибудь высоко–высоко, найти то, о чём она мечтает. Того, о ком она думает. Или, подобно Золушке, долго грустить и унижаться, чтобы после обрести счастье своё.
Дни летели за днями, и погода всё больше портилась. Для маленькой Адель наняли учителей, и теперь книгам она посвящала только своё свободное время. Во время учебных часов всё, о чём говорил когда–то Оливер, всплывало у неё в голове. Все педагоги были разные, и каждый по–своему был строг с маленькой воспитанницей. Одни поражались, как в таком юном возрасте может она знать вещи, ведомые лишь тем, кто вдвое–втрое старше её, да ещё и в силах рассуждать на таковые темы. Иные корили её за каждое проявление инициативы и демонстрацию собственных знаний. Для таковых Адель была лишь девочкой из богатой семьи, позволяющей себе смеяться над учителями и желающей выглядеть зазнайкой. И они не меняли мнения своего, несмотря на все её старания – а она в действительности прилежно училась и отвечала хорошо каждый урок. Родители не могли нарадоваться на неё; только одно их огорчало – непонятная грусть в этих глубоких синих глазах, а оттого не только отец, но и мать старались поменьше трогать её, считая, что ныне одиночество будет полезнее ребёнку каких–то глупых игр и ласк.