Я сидела и смотрела на нее, никак не решаясь подойти. Меня мучили вопросы, что она тут делает и как узнала, где мы живем. Но встать и подойти, чтобы спросить у нее — я не могла. Не потому, что не хотела или боялась. Нет! Я пока элементарно была не уверена, что ноги меня выдержат. От шока я до сих пор ощущала слабость во всем теле.
— Вероника? — позвала меня Мила.
— Да? — отозвалась я и кое — как перевела свой взгляд на подругу.
— Ты как себя чувствуешь? — поинтересовалась она.
— Уже лучше, — призналась я ей. — Иди сходи за вещами, поехали уже домой. — устало сказала я.
Как только Мила ушла, я поднялась и направилась к выходу, здраво рассудив, что не обязана подходить к нежданной посетительнице и что — либо спрашивать. Это не я к ней заявилась, а она!
Пока шла, я заметила, что она тоже поднялась со своего места и направилась вслед за мной. Я успела покинуть кафе, но, к несчастью, не успела скрыться в машине. Мне оставалось всего несколько метров, когда она меня окликнула. Да, я хотела позорно сбежать! Не настроена я была сейчас на разговоры. Но улизнуть и отсидеться в машине у меня, увы, не получилось.
Я все же остановилась, хоть и не особо горела желанием, и повернулась к ней. Встретившись с ней взглядом, я как можно спокойнее поприветствовала ее:
— Здравствуйте, Анжелика Николаевна.
— Здравствуй, Вероника, — неуверенно ответила она.
Она стояла всего в метре от меня и это немного нервировало. Я отступила еще на несколько шагов.
— Вы что — то хотели? — поторопила я ее.
— Да, поговорить, — ответила она.
— Что ж, увы, на разговоры я сейчас не настроена! — сказала я, и, развернувшись, продолжила свой путь.
Но следующие ее слова заставили меня остановиться и повернуться к ней вновь.
— Этот ребенок тоже от Димы? — с какой — то затаенной надеждой спросила она.
— Нет! — сознаваться, что у меня их двое и что они, да, от Дмитрия — я не собиралась.
Я вновь направилась к машине, но Анжелика последовала за мной. За то время, что я не видела ее, она сильно изменилась. На лице появилось больше морщинок, в глазах нет того блеска, что был при первой нашей встрече. Она шла вся ссутулившись, с опущенными плечами. Как мать, я ее прекрасно понимаю. Потерять ребенка — это большое горе. Но как человека… нет. Доверие их семья в моих глазах потеряла навсегда.
— Вероника, я хотела бы с тобой поговорить и все объяснить, — начала она.
Резко повернулась в ее сторону. Боковым зрением я увидела приближающуюся к нам Милу и вздохнула с облегчением.
— Знаете, Анжелика Николаевна… Для чего бы вы сюда ни приехали, у вас ничего не выйдет. Возвращайтесь назад и не тревожьте нас больше, — строго сказала я.
— Вероника? — позвала меня озадаченная Мила.
— Все нормально, иди садись в машину! — сказала я подруге. — Не скажу, что была рада с вами повидаться. Надеюсь, больше вас не увижу. До свидания! — сказала я Анжелике Николаевне и, развернувшись, открыла дверцу машины.
— Дмитрий жив! — нервно воскликнула она, и от этих слов я замерла. — Я солгала тебе тогда! Мы хотели, как лучше! Слышишь? Дай мне шанс все тебе объяснить! — почти выкрикнула она едва не плача. — Я знаю, какой я совершила грех! Мне с ним и жить.
А я была шокирована ее словами! Как? Вот как можно солгать на такую тему? Сказать такое о собственном ребенке?!
— Я рада, что с Дмитрием все в порядке, — сухо сказала я, после чего, сев в машину, в смятении поехала домой.
Несколько дней я ходила, словно в воду опущенная. В моей голове просто не укладывалось, как такое возможно! Если это правда, что Дмитрий жив (если его мать снова не лжет), то… как он там? Как жил все это время? Искал нас или нет? А может, мы зря тогда уехали? Может, он все же искал нас и не нашел, — думала я, кусая от разочарования губы. Но тут же одергивала себя и ругала на чем свет стоит. Если бы хотел найти — нашел бы! Вон мать его нашла же нас, не поленилась! И зачем только она вновь появилась в нашей жизни?
Наверное, я бы еще долго ходила так, занимаясь самобичеванием, если бы не Мила. Она честно пыталась достучаться до моего сознания, чтобы выяснить, кто была та старушенция и что она сделала такого, что я сама не своя. Но разговоры оставляли меня безучастной. Я плохо начала спать, у меня стал пропадать аппетит, я перестала на что — либо реагировать. В конце концов, Мила, не выдержав, отвела меня в сторонку, чтобы Дима не видел, и влепила мне звонкую оплеуху, сказав, что я отвратительная мать, раз не замечаю сына и не переживаю за малышей.