— И Андреа, — прибавила Кэролайн, выкладывая козырную карту. — Моя дочь любит ее.
— О, Господи, — прошептала Мэгги. — Вот почему Сара назвала тебя шлюхой. Уэб Гарнер — отец Андреа, правда?
— Теперь ты понимаешь, Мэгги? — умоляющим тоном проговорила Кэролайн. — Теперь можешь понять? Я собиралась пойти в полицию после пожара. Собиралась рассказать им все, но обнаружила, что беременна. Мне надо было думать о ребенке. О моем ребенке.
Бо рискнул сделать еще один шаг к Мэгги, потом спросил:
— Так вы этим купили его молчание о той ночи? Заключили с ним сделку?
— Он ничего не знает об Андреа. — Плечи Кэролайн, казалось, сгорбились под тяжестью навалившихся на нее несправедливых обвинений. — Я никогда не использовала ее против него, никогда ни о чем не просила. Если он и подозревал, то ничего не сделал. Даже когда папа вышвырнул меня из дому. Если ты достаточно взрослая, чтобы забеременеть, значит, ты уже достаточно взрослая, чтобы прожить самостоятельно. Это девиз семейства Поуг.
Она вскинула голову, словно отказываясь от сочувствия.
— Не было никакой сделки. Смерть Сары нанесла достаточно глубокую рану. Я не считала необходимым сообщать всем о том, как я ее предала.
— Особенно учитывая то, что вы ее убили, — заметил Бо.
— А что я, по-вашему, должна была делать? — Кэролайн произнесла эти слова очень тихо. — Сознаться? Пойти в тюрьму? Отказаться от своего ребенка?
Мэгги пыталась бороться, но первый укол сострадания притупил ее гнев и вызвал слезы. Она не могла простить того, что сделала с ней Кэролайн, но знала, как привязаны друг к другу Кэролайн и Андреа. Могла представить себе ужас вынужденного выбора между ребенком, которого отчаянно хочешь, и необходимостью очистить совесть признанием. Семья Кэролайн ни за что не стала бы ей помогать, не стала бы растить ее ребенка.
Она не смогла вынести боль и мольбу о понимании в глазах Кэролайн. Отвернувшись, Мэгги взглянула на Бо, ища поддержки. Его крепко сжатые руки держали огромный пистолет. На нее он не смотрел, но Мэгги не сомневалась, что он ее видит. С каждым шагом он все ближе подходил к ней. И постепенно оказывался между ней и Кэролайн. Мэгги внезапно поняла, что Бо уже принял решение. Если прозвучит выстрел, то именно он получит пулю.
— А когда Андреа подросла? — продолжала Кэролайн, сердито смахивая слезы. На ее щеке появилась широкая полоса от размазанной туши. — Разве я должна была признаться? И приговорить ее к жизни в той самой системе, которая погубила Мэгги? Вы уже узнали тайну Мэгги?
Мэгги собралась с духом, но Кэролайн так и не смогла ничего рассказать Бо, потому что он не дал ей такой возможности.
— Не стоит напрягаться. Мэгги играла со спичками, но речь сейчас не о ней. Речь о вас, о тех пожарах, которые устроили вы. О настоящем. Ваша дочь выросла. У вас был выбор, и снова вы принесли в жертву Мэгги.
— Кроме Андреа, в моей жизни не было ничего хорошего, — закричала Кэролайн. — Я бы не смогла вынести, если бы она узнала. Вы можете это понять? Я просто хотела для нее лучшей жизни, большего, чем было у меня. Хотела, чтобы она ходила в колледж. Как она сможет учиться, если я не буду работать? — И повернулась к Мэгги, словно нашла в ней союзника. — Она хочет стать медсестрой. Ты об этом знала?
Мэгги покачала головой и уронила слезу — до нее начало доходить, насколько ужасной была жизнь Кэролайн. Первая волна гнева и боли от предательства подруги прокатилась и ушла. Вторая волна эмоций накатывала на нее — болезненная потеря ее единственной в жизни семьи. Она могла простить и помочь Кэролайн или могла держаться за свою обиду и озлобиться.
Бо знал, что такое семья в горе и в радости. Что значит принимать в человеке все — и хорошее, и плохое. Поэтому Мэгги отпустила прошлое и попыталась создать будущее.
— «Прежде всего — не навреди», — произнесла она, поворачиваясь к Кэролайн. — Вот чему будут учить Андреа в школе медсестер. Этому правилу я следую каждый день. Если не можешь сделать лучше, не делай хуже. Ты можешь ее этому научить, Кэролайн. Я тебя умоляю… — голос Мэгги упал до шепота —…не делай хуже. Не допускай, чтобы остаток жизни Андреа провела без матери.
— Что бы я ни сделала, так и будет. Разве ты не понимаешь? — Ею овладело отчаяние. — У меня выбор между тюрьмой и смертью.
— Только одно из этого серьезно, — спокойно произнес Бо. — Поверьте мне, смерть — это серьезно. Все остальное — всего лишь мелкие неудобства.
— Тюрьма? Мелкое неудобство?
— Семь лет, — сообщил он. — Это все, что вам, вероятно, дадут.