Когда отец обучал меня, он, наверное, как раз и предполагал что-то вроде похищения. Но в детстве боги миловали, отец тщательно прятал нас с матерью.
Кто бы мог сказать, что это знание пригодится мне через одиннадцать лет.
Я опёрлась спиной о спинку кровати. Закрыла глаза, сосредоточившись. Пальцами другой, не раненой руки, коснулась кровавых капелек.
Отец… высокий, с ранней сединой, со спокойным взглядом голубых глаз. Сильный и надёжный, очень умный и талантливый. Если окружающим он внушал ужас и благоговение — то мне лишь искреннюю любовь. И он всегда был добр ко мне, баловал, ласкал, защищал. Воспитывал, всегда обращаясь как с равной.
Я до сих пор не знала, почему они с матерью расстались, почему он дал ей развод. И почему так ни разу и не нашёл меня, не прислал ни одного письма. Даже если пытался обезопасить меня этим — маг такого уровня, как Хранитель Хрустального жезла Диомеи, вполне мог бы найти способ связаться без того, чтобы это стало кому-либо известно.
Я изо всех сил воскрешала перед внутренним взором его образ, но через полчаса тщетных попыток была вынуждена признать поражение. Ответом на мой зов была лишь глухая тьма, невидимая стена, в которую я билась, как пойманная птица.
Я открыла глаза. Посмотрела на подсохшую царапину.
Что ж, стоит признать, возможно, дин Ланнверт не обманул меня. Поместье и впрямь полностью экранировано.
Но это не означает, что я сдамся.
Глава 5
Как ни странно, спала я этой ночью совершенно безмятежно. Проснувшись от солнечных лучей, потянулась в постели и поначалу не поняла, где нахожусь. Потом уже нахлынули воспоминания: похищение, попытка бежать, ужин вместе с дин Ланнвертом, его жёсткие руки на моей талии…
Привычно послав ему проклятие, я поднялась. Отведённая мне гостевая комната была совмещена с небольшой ванной без окон, так что я с удовольствием отдалась утренним процедурам.
А вернувшись в комнату, застала мявшуюся на пороге горничную.
— Доброе утро, нейди, — поклонилась та. — Позвольте проводить вас на завтрак.
Завтрак? Опять наедине с дин Ланнвертом? Опять выслушивать оскорбления? У меня и вчера-то кусок в горло не лез.
— В покоях мессира? — уточнила я.
Сомневаюсь, что у меня есть право отказаться, но я была полна решимости хотя бы попробовать.
— В малой столовой, нейди.
Хм. Если в столовой, то можно и пойти. Я была ужасно голодна.
И тут я вспомнила, что моё единственное платье порвано так, что в нём никак нельзя появиться.
— Скажи… — обратилась я к девушке и замялась, понимая, что не знаю её имени. — Как тебя зовут?
— Нея Гирамс, нейди, — она снова поклонилась.
— Скажи, Нея, ты можешь принести мне иглу и нитки? Я вчера… очень неудачно зацепилась.
Горничная ничем не показала, что удивлена:
— Конечно, нейди.
Когда дверь за ней закрылась, я вздохнула с облегчением. Сейчас она принесёт швейные принадлежности, я приведу в платье в порядок… хотя рано или поздно мне всё равно придётся задуматься над гардеробом, нельзя несколько дней подряд не менять его. И особенно нижнее бельё.
Но вряд ли дин Ланнверт позволит мне съездить домой за одеждой. И вряд ли здесь есть женские вещи — разве что он предложит мне платье служанки. Я представила себя в тусклом тёмно-сером наряде и приуныла.
Ждать пришлось недолго. Я вертелась перед зеркалом, прикидывая, как удачнее всего зашить разрыв, когда в коридоре послышались шаги. Вот только они были тяжёлыми, размеренными, мужскими.
Я напряглась, прикрыла грудь. Встала вполоборота к двери. Она растворилась, и я с замиранием сердца увидела, что предчувствие сбылось. На пороге стоял дин Ланнверт — в нежно-бирюзовой рубашке, хорошо оттенявшей его светлые волосы, бежевых брюках и высоких сапогах.
Я некстати подумала, что уж он сам недостатка в гардеробе явно не испытывает. Вон, и переоделся, и шейный платок навязал. И вообще выглядит отвратительно свежо.
Дин Ланнверт опёрся плечом о косяк и с пару минут молча меня разглядывал. Лицо его было непроницаемо, но на губах плясала кривая усмешка.
Наконец он сказал, насмешливо вздёрнув бровь:
— Уже раздаёшь слугам указания? Быстро же ты освоилась.
Я вспыхнула. Всего-то попросила иглу с ниткой, а этот!.. И горничная хороша, нет чтобы молча принести требуемое — так полетела к хозяину докладываться.