Когда я увидел Элю у Бешеного, сначала даже не поверил. Подумал, совсем уже свихнулся, теперь она мне еще и мерещится. Но потом наши взгляды столкнулись и я понял, что это не глюк. Хотелось тут же увести ее отсюда, отвезти домой, пригрозить, чтобы больше не смела здесь появляться. А еще неимоверно хотелось убить друга, схватить с барной стойки бутылку из толстого стекла и пройтись по его довольной роже. Этот долбонавт привез Элю в самое развратное место в городе, место, в котором я чувствовал себя своим, а она — чужой. Сколько похоти, передозов и боли повидали эти стены.
— Уведи ее, быстро. — говорю другу, но тут же получаю отпор с ее стороны.
— Я никуда отсюда не уйду, пока не решу свой вопрос!
Бешеный уже на арене, совсем скоро и я должен буду появиться там. Времени нет, поэтому даю другу понять, что за девушку он отвечает головой, и ухожу в раздевалку.
Значит, ее рыжий друг проставился и какого-то хера решать вопрос пришла за него Эля. Понять, что это все дело рук Вадима, не составляет труда. Понять для чего, тоже не так сложно. Опять этот придурок ведет свою игру. Только в этот раз он совсем охерел, не поставив в известность меня.
В этот раз на арене все иначе. Она смотрит, и меня волнует только это. Понравится ей? Или это ее испугает? Признаться честно, я боялся. Боялся увидеть в ее глазах страх, презрение к тому, что я делаю, и, наконец, отвращение ко всему тому, что я так долго отстаивал в этом клубе. Я бил, но думал о другом, смотрел не на соперника, а все пытался поймать в толпе ее взгляд. Мне нужно было ее одобрение, только ее. В душе я желал, чтобы она восхищалась мной, только ради этого я был готов часами не слезать со скейта и выполнять трюки, только ради этого я бы простоял на ринге еще несколько часов. Я был обезумевшим позером — вот, в кого она меня превратила.
Победа. Меня окружают, поздравляют с выигранным боем, но я уже сканирую взглядом толпу. Ее здесь нет. Накидываю штаны и куртку и бегу на улицу.
— Я сам её отвезу. — говорю я, увидев, Элю и Вадима у машины друга.
— Я вызову такси!
И снова сопротивление. Снова готовность дать мне отпор в одном лишь взгляде. И это возбуждает. Хочется прижать ее к капоту, запустить руки в ее волосы, под короткое синее платье, заставить стонать, думать только обо мне.
— Заткнись. Просто надевай шлем и садись.
И, на удивление, она сдается, не спорит, садится позади, касаясь меня своими крошечными ладонями. Ехать по ночной трассе, чувствовать ее руки на своей спине, видеть ее оголенные из-за задравшегося платья ноги, вдыхать ее запах и еще как-то пытаться следить за дорогой. Черт, да я мечтал об этом с первой минуты, как купил байк.
Она поднялась домой первая. Я же ещё несколько минут приходил в себя на холодном воздухе, прежде чем пойти следом.
На следующий день поймал друга на парковке и, как только он вышел из машины, врезал ему.
— И тебе доброе. — говорит Вадим, потирая щеку.
— Ты какого хера вчера устроил?
— Да гениально же, Ян! Ге-ни-аль-но. Она у тебя в долгу, ты для нее герой.
— А потом что? Закажешь на нее парней и заделаешь меня гребанным рыцарем, появившимся в самый последний момент?
— А это мысль! Вот видишь, уже соображаешь!
— Завались уже.
— Сказал же ей, что суммой за выигранный бой погасил долг ее дружка?
Вадим прав, я действительно переписал деньги за бой в счет долга рыжего.
— Ты не сказал ей? — догадался Вадим. — Брат, прости, но ты какой-то тугой. Тут за такое минимум отсос светит, а ты в благородного рыцаря решил играть!
— Ты реально долбонавт.
— Если не против, тогда я скажу ей сам.
— Против.
— Вот и отлично!
— Ты меня вообще сейчас не слышишь?!
— Ты явно больной, я тебе такой козырь подарил, а ты все портишь. А больных обычно не слушают, а лечат.
— А ты во врачи заделался?
— Заделался. Пойми, мне одувана, может, жалко, а не тебя. Ты ей всю жизнь попортил, всю кровь высосал.
— Ты не забыл, что этот твой одуван сделал?!
— Да ты задрал одну и ту же шарманку заводить из раза в раз. Не тупи, Ян, не тупи, а то твою ненаглядную кто-то другой более сообразительный уведет.
— Да пусть забирает. Мне эта сука не сдалась.
— Ну да, ну да. То-то ты пару дней назад, как ошалелый к ней погнал убуханный в хлам. И долг ты ее закрыл, потому что тебе на нее насрать. Было бы насрать, ты бы еще тогда рассказал все предкам.
Я злился. Злился на то, что Вадим был прав. Я действительно хотел превратить жизнь Эли в ад, но все равно каждый раз пытался оградить ее от всех посторонних угроз. Почему-то так и не смог показать родителям ту последнюю переписку с Милой. Видимо никак не мог избавиться от привычек прошлого. Или же мне на самом деле было на нее не плевать.