— Черт, — слышу я его ворчание.
Мгновение спустя он тянет меня на скамейку, на которой сидит, и обнимает одной рукой. Тот факт, что он такой милый, только заставляет меня плакать сильнее. Я ничего из этого не понимаю, и путаница усугубляет мой эмоциональный срыв.
— Я понятия не имею, как работает любовь, но не могу вернуть тебя к ним. По крайней мере, пока.
— Пока? — Я вскидываю голову и встречаюсь с ним взглядом.
— Давай предположим, что то, что я тебе говорю, правда. Ты не хочешь встретиться со своими настоящими родителями?
— Я не знаю. — Это не то, о чем я думала, и меня захлестывает шквал эмоций. Это слишком сложно для понимая, поэтому я сопротивляюсь. — Это неправда, так что это не имеет значения. Это безумие.
Он начинает говорить что-то еще, но раздается стук в дверь, прежде чем кто-то кричит о билетах, и дверь открывается.
— Билеты? — спрашивает проводник.
Датч поднимает меня со своей скамьи и сажает обратно на другую. Он протягивает мужчине какие-то бумаги, а затем два американских паспорта. Проводник просматривает документы, затем сует один из них в карман, прежде чем вернуть Датчу билеты.
Затем я наблюдаю, как он открывает паспорта, смотрит на меня, а потом на Датча. После этого он проводит паспорта через маленькую машинку, и раздается звуковой сигнал. Он возвращает их Датчу и кивает нам обоим.
— Тележка с напитками открыта, и в наличии так же есть закуски. Удачной поездки, — говорит он, прежде чем выйти и закрыть за собой дверь.
Я протягиваю руку за паспортом, но Датч держит его так, что я не могу дотянуться.
— Я хочу посмотреть. — Я протягиваю руку, и он кривит губы, прежде чем вкладывает документ в мою ладонь. Я открываю паспорт и вижу фотографию женщины, которая явно не я.
— Но… — Он забирает его у меня из рук. — Как?
— За деньги можно многое получить. — Он убирает паспорта обратно в сумку. — Ты молодец. Не сказала ни слова. — В его голове почти звучит гордость.
— Потому что ты бы причинил ему боль.
— Это реальная причина? Даже на вокзале ты вела себя тихо, как мышка, за исключением тех случаев, когда говорила с теми женщинами. — Он прав, но мне не нравится видеть его таким самодовольным. — Ты прыгнула в воду, не умея плавать, но больше не пыталась убежать. По крайней мере с тех пор, как я сказал тебе, зачем я здесь. — Он прав, и я это ненавижу.
Я откидываюсь на сиденье.
— К чему ты клонишь?
— Тебе любопытно.
Так и есть, хотя не должно.
— Это все глупо. Ты сказал, что расскажешь мне, как только мы сядем в поезд. Так что…
Он проводит рукой по лицу. Я не упускаю шрамы на костяшках его пальцев, и мне интересно, что за жизнь у него была. Мне вспоминаются его слова о непонимании любви.
— Твоих родителей зовут Бронсон и Фрида Диан, — говорит он мне, приподнимая брови.
— Если ты ждешь реакции, то ты ее не получишь. Я не знаю этих имен.
— Как насчет фотографии? — Он достает одну из фотографий из папки, лежащей рядом с ним, и протягивает мне. Я беру изображение и переворачиваю.
Это старая фотография, но, когда я смотрю на молодую женщину на ней, воздух покидает мои легкие. Я смотрю на нее и понимаю, что на ней она примерно моего возраста. У нее такое же телосложение и волосы, как у меня, но дело не только в этом. Меня привлекают ее черты — такой же маленький вздернутый носик и темные веснушки на щеках. Она улыбается, и на ее щеках две ямочки, такие же, как у меня.
Датч протягивает мне еще одну фотографию, и на ней та же женщина, только на этот раз у нее на коленях маленькая девочка. Позади них стоит высокий мужчина в костюме, и они стоят перед рождественской елкой. Перед ними растянулся черный кот, и я дотрагиваюсь до фото.
— Страшилка, — шепчу я.
— Хм? — спрашивает Датч.
— Ничего, — отвечаю я, качая головой. — Когда я была маленькой, у меня был черный кот. Он очень на него похож. Его звали Страшилка.
— Странное имя для детского кота.
— Знаешь, когда ты маленький, ты что-то слышишь по ночам и пугаешься? Дети думают, что это страшилка.
— Ага.
— Ну, вот так. Он был милым и пушистым, и совсем не страшным. — Датч понимающе кивает головой.
— Что с ним случилось? Он все еще у вас?
— Я не знаю. — Я возвращаю фотографию.
— Ты не знаешь? Он сбежал?
— Я не знаю. Неужели это так трудно понять? — кричу я и сама удивляюсь своей вспышке.
— Нет, слишком многое нужно осознать. Твой разум пытается сложить все воедино.
— Здесь нечего складывать.
Он продолжает, игнорируя меня.
— Тебе было четыре года, когда тебя похитили. Насколько я могу судить, ты не знаешь, что случилось с твоим котом, потому что он был с твоими настоящими родителями.
— Нет, дело совсем не в этом. — Я качаю головой, пытаясь разобраться в своих мыслях.
— Ты путаешь ранние воспоминания о своих настоящих родителях с теми, кто тебя украл.
— Хватит, — обрываю его я. Я ненавижу сомнения, которые терзают меня. Этот человек проникает в мои мысли. Эти фотографии могут быть фальшивыми.
— Я думал, ты хотела получить от меня ответы? — говорит он, но я не отвечаю. — Скоро ты сама все увидишь.
Не думаю, что он угрожал, но по какой-то причине мне кажется именно так.
Глава 6
Датч
— Давай принесем тебе немного еды, — предлагаю я, и ее хмурый взгляд смягчается настолько, что она кивает. Я хочу сказать ей, что она снова как котенок, потому что раздражается, когда голодна. Я почему-то не думаю, что она воспримет это хорошо. — Пока ты со мной, ты в безопасности.
— Почему это звучит как предупреждение?
— Потому что у семьи, с которой ты жила, была причина забрать тебя, Айрис. Они украли тебя, и им не понравится, когда они узнают, что я забрал тебя. Не сомневаюсь, что они придут за тобой, и когда они это сделают, они не будут такими нежными, как я.
— Кажется, я больше не голодна. — Она обхватывает живот руками, но я протягиваю руку и беру ее за руку.
— Тебе нужно что-нибудь съесть, а потом ты сможешь поспать.
Она не протестует, когда я вывожу ее из спального вагона и провожу по поезду. Он не рассчитан на людей моего размера, и мне постоянно приходится протискиваться между дверями и местами стыковки вагонов. Когда добираемся в вагон-ресторан, у окна оказывается свободный столик.
— Садись сюда. — Я указываю на нее пальцем и удерживаю от тряски, пока она не садится.
К нам подходит официант и протягивает меню с несколькими блюдами. Там есть горячие бутерброды и закуски, поэтому я заказываю все. Айрис смотрит на меня широко раскрытыми глазами, а я пожимаю плечами, когда официант уходит.
— Я голоден.
— Ага, я так и поняла. — Она раскладывает перед собой столовые приборы и перекладывает вилку на другую сторону. Затем она поправляет стакан с водой и кладет салфетку на колени.
— Это поезд, а не официальный ужин.
Ее щеки вспыхивают, когда она закатывает глаза.
— То, что здесь не модно, не значит, что мы не можем быть цивилизованными. — Она протягивает руку и делает то же самое с моей посудой.
Я ухмыляюсь, наблюдая, как ее маленькие ручки движутся по столу, расставляя все. Это мило. Блядь, когда я в последний раз произносил это слово хотя бы мысленно?
— Тебе нравится быть цивилизованной? — поддразниваю я, делая глоток воды.
— Я не знаю, меня так воспитали. — Она быстро выдыхает и смотрит на меня так, словно делает признание. — Я никогда не понимала всей помпезности и торжественности всех этих занятий по этикету, которые меня заставляли посещать. Если быть честной, это всегда было больше для моей матери, чем для чего-то еще. Я хотела, чтобы она гордилось мной, и мне казалось, что один из способов добиться этого — преуспеть.