— Хорошо. Ты мне сообщишь новости, как только что-то станет известно?
Мужчина понял сына без лишних уточнений:
— Конечно. Я всё время буду с тобой на связи. Команда специалистов уже ждет тебя, — говоря это, он не смотрел на парня, впервые испытывая нечто вроде чувства стыда за то, что помещает сына пусть и в дорогую, но всё же лечебницу, будто душевнобольного или какое-то неразумное существо. — Это ненадолго, сын, ты будешь как в санатории, а я пока решу вопрос с Богатыревым.
— Что он хочет?
— Мой гольф-клуб…
— Зачем он ему? Он ведь не приносит много прибыли.
— Престиж… Захотел себе дорогую игрушку для солидных дядей…
— Извини, отец, — Рома виновато опустил голову.
— Ладно, сын, разберемся. Надеюсь, всё это будет для тебя уроком, и в будущем подобного не повторится.
Роман собрался буквально за день: заехал в универ, написал нужное заявление, поговорил с Артемом и попросил друга присматривать за Алиной, а потом метнулся «На Фестивальную», чтобы попрощаться с друзьями и оставить им Чаплина.
Ребята не хотели отпускать парня просто так, поэтому вечером вся компания, включая Артема, собралась погонять шары, попить пиво и подбодрить парня, так как были в курсе всей истории. У Ромы настроение было, мягко говоря, не праздничным, он не хотел оставлять Алину в такой момент, да и неопределенность в их отношениях лежала на душе парня тяжким грузом. О том, что ждет его самого в этой клинике, он старался не думать.
Роман с улыбкой вспомнил, как удивился его брат, узнав об отъезде парня. Видимо, тот надеялся, что Рома как всегда проявит свой настырный характер и не согласится на просьбу отца, и это станет отличным поводом напоминать последнему про ненадежность младшего сына и даст возможность играть на страхе старика о наркозависимости его отпрыска.
Через два дня Рома улетел в Швейцарию.
Алина как добросовестный часовой проводила всё время в коридоре возле реанимационного блока, только на пару часов уезжая домой покушать и позаботиться о коте. Спала тут же на стуле, каждую минуту опасаясь, что её могут выгнать. Но видимо медицинский персонал, помня о громких связях девушки, не решался её трогать. Алина больше не плакала, слез, как ни странно, не было, но много молилась, вспоминая все слова, которым её учила бабушка, а иногда добавляя что-то и от себя. За это время она так похудела, осунулась, что напоминала собой не цветущую юную девушку, а скорее худощавого подростка.
Состояние бабушки понемногу улучшалось, поэтому на пятый день ее перевели в палату интенсивной терапии, и Алине было разрешено одно посещение продолжительностью не больше пяти минут. Правда, лечащий врач по-прежнему не хотел обнадеживать девушку, говоря, что кризис ещё не миновал, и им остается только ждать.
Когда Алина зашла в палату, с трудом сдержалась, чтобы не обнять хрупкое тело пожилой женщины, обвитое трубками и датчиками. Ей показалось, что за время болезни её бабушка постарела лет на двадцать и стала в два раза меньше, впавшие глаза, совсем побелевшие волосы, под тонкой словно пергаментная бумага кожей виднелись голубые реки-венки.
Девушка вспомнила, как в детстве гладила морщинистые руки пожилой женщины, которые с такой любовью обнимали её, и говорила, что у бабули очень нежная кожа и ей непременно хочется иметь такую же, а бабушка в ответ только смеялась и называла глупышкой.
Алина опустилась на колени и прижалась губами к родной ладони, которая сейчас пахла лекарствами, а не кремом для рук, который бабушка так любила. В этот момент женщина открыла глаза и заплетающимся языком позвала:
— Алиночка...
— О, бабушка, дорогая… — девушка не смогла сдержать слез радости. — Тебе нельзя говорить, береги силы. Я сейчас позову врача.
Но женщина слегка сжала руку внучки, останавливая её, и что-то проговорила.
— Что? Повтори, пожалуйста, — Алина наклонилась к самому лицу бабушки, но не могла ничего разобрать.— Родная, давай я кого-нибудь позову? Тебе плохо?
Женщина повторно сжала руку внучки и снова что-то из последних сил прошептала. Девушка старалась прочесть слова по губам, угадать по звукам, а внутри уже поселилась какая-то тревога. И тут она поняла слова бабушки:
— Нет времени…
— Бабулечка, не говори так, ты поправишься…
Женщина что-то прохрипела в ответ, и Алина опять склонилась к её лицу, не замечая бегущие по щекам слезы:
— Люблю....тебя...
— И я тебя люблю, бабушка, дорогая, — девушка целовала худенькие морщинистые руки и прижимала их к щекам, — Всё будет хорошо, ба, ты поправишься, вот увидишь!