— Так Даша моя дочка или нет? — ошарашенно переспросил Юра. Под его удивленно округлившимися глазами зловеще обострились глубокие темно-фиолетовые кровоподтеки.
— Тише ты, ребенка разбудишь, — цыкнула на него Катерина. Ласково проведя рукой по волосам задремавшей у нее на коленях Даши и заправив выбившуюся темную прядь за маленькое ушко дочери, она добавила уже спокойнее: — Не твоя она, Юр. Не твоя.
— Так, давай по порядку, — не выдержал Юрий. Он все еще сильно гнусавил, говорил медленно, с придыханием. — Я что-то ни черта не понял.
Катя вздохнула. Разобраться бы самой, что к чему. Вытянуть из запутанного клубка судеб все нити, разложить их как нужно — понятно и правильно.
— Я попробую, — наконец, сказала она, — только скажи мне сначала, в каком роддоме рожала Наталья.
На этот раз Юра сдержался, ответил почти спокойно:
— В шестом, на Кирова, — в голосе его странным образом переплелись интонации любопытства и еле сдерживаемого нетерпения.
Катя медленно прикрыла веки.
В шестом... Один роддом, один день рождения. Одна судьба. Ну что же, все сходится — эта мысль пришла к ней спокойно и тихо, не взбудоражив крови, не потревожив ни единой душевной струны.
— Я помню ее, — прошептала Катя, — помню твою Наталью. Она едва не умерла тот день.
Юра на секунду замер, посмотрел пристально и, наконец, кивнул:
— Рассказывай...
***
Седьмого сентября, чуть больше семи лет назад в родильном отделении городского роддома номер шесть случились два серьезных, можно сказать, чрезвычайных происшествия. Случились они почти одновременно, с интервалом не более десяти минут, что даже для такого большого медицинского учреждения, имевшего несколько дежурных акушерских бригад в смене, стало событием из ряда вон выходящим.
Конечно же, в те тяжелые, полные боли часы Катя не думала о статистике родовых осложнений и тем более об укомплектованности роддома — она находилась в палате одна и, остервенело кусая губы, терпела схватки, участившиеся до такой степени, что казались одной бесконечной мучительной пыткой.
Закинув свободную от капельницы руку за голову и крепко ухватившись за спинку кровати, она скрипела зубами, сдерживая рвавшиеся из груди стоны, и слушала сердцебиение ребенка, доносившееся из стоявшего рядом записывающего устройства.
Но даже через нескончаемую, выматывавшую, отуплявшую сознание боль, Катя внезапно почувствовала — в соседней палате происходит что-то странное.
Через приоткрытую дверь ей было слышно буквально все: протяжные женские стоны из родзала напротив вдруг оборвались, и тут же приглушенные голоса принимавших роды медиков стали громче, взволнованней, перерастая в возбужденные испуганные возгласы. Потом что-то звякнуло, громыхнуло, прямо за дверью раздался топот бегущих ног, сопровождаемый металлическим лязгом каталки и резкими отрывистыми вскриками, и вся эта безумная какофония звуков, удаляясь в сторону расположенных в конце коридора лифтов, затихла так же неожиданно, как и возникла, оставив после себя шлейф небывалого всеобщего переполоха.
Забыв на какое-то время о собственных схватках, Катя беспокойно прислушивалась к воцарившейся вдруг пугающей, пропитанной паникой тишине, когда к ней, наконец, заглянула акушерка:
— Чепэ у нас - увезли женщину с большой кровопотерей, — объяснила та перепуганной Катерине, — будут экстренно кесарить.
Обостренное болью воображение тут же нарисовало в Катиной голове страшную картину — еще со студенческой поры врезалась ей в память одна фотография из учебника по акушерству, на которой бледная, с синюшными губами женщина закатила глаза в ужасающей предсмертной агонии. «Геморрагический шок при остром маточном кровотечении» — гласила надпись под фотографией, а в тексте снизу нашлось подробное описание причин и симптомов этого тяжелейшего, угрожающего жизни состояния, одной из мер неотложной помощи при котором была операция по удалению матки.
— А ребенок? Как он? — спросила тогда у акушерки Катя и зажмурилась изо всех сил, стараясь отогнать замелькавшие перед глазами зловещие образы.
— Все обойдется, все будет хорошо, у нас врачи знаешь какие — всех спасут, всем помогут! — спохватившись вдруг, зачастила акушерка и потянулась за перчатками: — А ну-ка, Катерина, давай посмотрим тебя.