Они молчали долго, погруженные каждый в свои мысли. Молчание не тяготило, объединяло их невидимой сетью общих воспоминаний.
— Я теперь поняла, — заговорила первой Катерина. — Я поняла, почему Наталья решила рассказать тебе про Алину.
Юра поднял глаза, посмотрел с удивлением:
— Поняла? Ты?
— Я думаю, что она больше не могла иметь детей, потому что... — Катя быстро взглянула на Юру — а знал ли он о последствиях тяжелых Натальиных родов? И сразу прочла в его полыхнувшем застарелой болью взгляде — он, несомненно, знал. Значит, ее предположение верно — спасая жизнь, врачи все-таки удалили Наталье матку. — Еще я думаю, ты прав — она действительно чувствовала что-то, — Катерина тщательно подбирала слова, — чувствовала близкую смерть, чувствовала, что уйдет. Она просто хотела, чтобы настоящий отец ее дочери узнал правду. Узнал, пока еще не поздно.
— Так я и есть настоящий отец, — начал было Юра.
— Да, ты отец, но только Алина не Наташина дочь… — Катя почувствовала, как ухнуло сердце и в ужасе заметалось где-то внизу живота. Неужели она произнесет эти слова? Неужели сможет? Слова, что давно сказала самой себе, но так боялась выпустить наружу? А губы уже выговаривали: — Кажется, Алина моя дочь.
— Наша с тобой дочь? — прошептал Юрий, не сводя взволнованного взгляда с Катерины.
— Да, Юр, наша.
Он вдруг резко со свистом вдохнул и шумно выдохнул открытым ртом.
— Тогда получается, что Даша — Наташина дочка? — спросил сдавленно.
— Получается так, — кивнула Катя и изо всех сил прикусила губу, стараясь не разреветься от нахлынувшего отчаяния. Все ее существо будто восставало против этой мысли. Она почувствовала, как руки сами по себе потянулись к Даше. Как вдруг обхватили, прижали ее сонную, податливую к Катиной груди. Прямо к сердцу, что забилось в диком испуге. В страхе потерять самое любимое и дорогое.
— Ее и моя?
— Нет, — замотала головой Катерина. Слезы душили, не давали говорить. — Точнее, я не знаю. Это нам и нужно выяснить.
***
Такси вызвали уже за полночь. Юрий уложил спящую Дашу на заднее сиденье, помахал свернутым в трубку рентгеновским снимком:
— Я пошел в больничку сдаваться, — прогундосил на прощанье, — как договорюсь на счет ДНК — позвоню.
В свете фар мелькнуло на секунду его уставшее лицо, машина развернулась и тронулась с места. Бережно придерживая Дашину голову у себя на коленях, Катя откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза.
Семь лет прошло с того дня, когда она шла по коридору роддома в детскую реанимацию. Семь лет прошло, а она отчетливо помнила, как тряслись от слабости ноги, как сильно болел послеоперационный шов. Голова гудела и кружилась, коридор казался нескончаемым, но она все шла и шла. Не могла не идти. Ей нужно было увидеть дочь.
Малышку тогда впервые вынули из кювеза. Впервые с того момента, когда она появилась на свет.
— Держите ваш подарочек, — улыбнулась молоденькая симпатичная медсестра, передавая ребенка, и в то самое мгновение мир вдруг перестал для Кати существовать.
Семь лет прошло, а ее руки все еще помнили теплую тяжесть маленького тела. Еще жил в сердце тот безграничный восторг, что переполнил тогда все ее существо.
— Мой любимый подарочек, никому тебя не отдам, — умиленно шептала Катерина, прижимая малышку к груди. — Ты только мой подарочек. Мой дар. Моя Дарья.
Ей никогда не забыть удивительных минут их первой встречи. Близость дочери, ее тепло, ее запах — лишь это было важно. Остальное померкло, исчезло, забылось. И даже потом, когда жизнь, миновав водовороты новых эмоций и чувств, вошла в свое привычное тихое русло, Катя ни разу не усомнилась — это действительно подарок. Подарок для нее — Катерины. Лучший из всех, что преподнесла ей судьба.
12.
В вестибюле было тепло и уютно. Тихо играла музыка, сновали туда-сюда улыбчивые работники клиники в белых халатах. Они втроем пришли чуть раньше назначенного времени, расположились на кожаном диване прямо напротив ресепшна. Расслабленно откинувшись на мягкую спинку, Катя вполуха прислушивалась к оживленной болтовне Юрия, пытавшегося развеселить раскрасневшуюся от смущения Дашу.
— Не нравится? — гундосил тот, задирая нос, на котором красовалась объемная фиксирующая повязка. Катя невольно улыбнулась: что ж, видно, жизнерадостность, столь присущая Юре, воскресла снова и вернулась к нему с новыми силами вопреки всем пережитым потрясениям. — А если так? — повернулся он в профиль. — Все равно не нравится? А по-моему, ничего, симпатично. Разве нет?