— Замечательная девчушка растет. А улыбка-а-а,— протянул он с восхищением, — совсем как у матери.
И прежде чем слова благодарности сорвались с Катиного языка, разум подсказал ей — это он не про нее. Он про Наталью. Про ее улыбку. Она резко опустила голову и изо всех сил сжала губы, перебарывая желание возразить, возмутиться в ответ. Но тут же выдохнула и сказала себе — спокойно. Ведь Юра, кажется, прав. А на правду нельзя обижаться.
— Эй, — мягко взяв за подбородок, Юрий поднял ее лицо к своему, — прости, а? Похоже, я кругом перед тобой виноват. Прости, если можешь. За все прости.
Произнеси он эти слова лишь месяц назад — и ее счастью не было бы предела. Лишь месяц назад они бы ее окрылили. И подарили новые надежды и мечты. А сейчас что? Только тихая грусть. А еще — сожаление о напрасных ночах без сна, о горьких слезах в подушку. О том, как рвалось на кусочки сердце, как застилала глаза проклятая любовная хворь. Всего месяц прошел, а все былое теряло смысл, стиралось из памяти и безвозвратно уходило из ее жизни.
Юра, видимо, что-то прочел в ее взгляде. Вдруг притянул Катерину к себе и крепко обнял.
— Простишь?
Она охнула от неожиданности и, утыкаясь носом в его плечо, глухо буркнула:
— Так и быть, постараюсь.
Радостно взвизгнув, Даша обхватила ее своими ручонками со спины. И Катя засмеялась. Легко, счастливо. Это же конец. Окончание их старых отношений. Больных, не приносивших радости. А еще — начало новых. Спокойных, уважительных, по-настоящему дружеских.
Юра выпустил ее из объятий, широко улыбаясь, заглянул в глаза:
— Вот и ладно, вот и хорошо. Пошел я, пока меня медсестры в отделении не хватились.
— Не забудь поменять повязку, — улыбнулась Катерина.
Они смотрели ему вслед. Ветер трепал Юрины волосы, раздувал полы куртки. Остановившись в конце аллеи у ворот парка, он вдруг обернулся и крикнул:
— Ты Сереги держись. Он хороший человек! Гораздо лучше меня — я это точно знаю!
И, шагнув за ворота, скрылся из виду.
***
Она стояла под окнами Сергея уже больше часа. Давно стемнело, шел дождь, что зарядил с самого утра и, без сожаления смывая нарядные краски осени, накрыл город унылой серой моросью. Кате было холодно и тоскливо. «Есть разговоры, которые важнее остальных, — думала она, прислушиваясь к шороху капель, стекающих по куполу зонта, — важнее тех, что были до или будут после». Эти разговоры случаются редко, иногда только раз в жизни, но навсегда остаются в памяти. Эти разговоры меняют людей. Меняют их судьбы. Меняют все.
Катя знала твердо — самый важный в ее жизни разговор должен состояться сегодня. Непременно должен. Иначе она просто умрет от тоски. От разрывавшего сердце отчаяния. Или сойдет с ума, борясь с непреодолимым желанием увидеть Алину. И, конечно, его — Сергея...
Он появился около восьми — один, без дочки, вынырнул из-за угла, не замечая ее, стоявшую под деревом напротив подъезда, быстро прошел по тротуару вдоль дома. Катя закрыла зонт, кинулась следом и, ухватившись за край готовой вот-вот захлопнуться входной двери, буквально запрыгнула в тамбур. Сергей обернулся, взглянул спокойно, без удивления — будто знал, что она появится.
— Привет, — Катины зубы громко стучали. Может, от холода — все-таки два часа на улице, под дождем. А может, от страха — вдруг Сергей, не дав сказать ни слова, немедленно прогонит ее прочь.
Но он только повернулся и стал молча пониматься по лестнице. Чувствуя, как колотится сердце, она пошла следом. Сергей долго возился с ключом, наконец, шагнул в темноту квартиры и, придерживая для Катерины дверь, включил свет. Переступив порог, она в нерешительности остановилась — пригласит пройти в гостиную или нет? Но, прислонившись к стене напротив и скрестив на груди руки, он сказал только:
— Я слушаю.
Что ж, придется разговаривать прямо здесь, в прихожей.
— Алины с понедельника не было в школе. Я переживаю, — тихо начала она. — У вас все хорошо?
— Алинка переходит в другую школу. Я забрал документы.
— Зачем? — ужаснулась Катя. Похоже, все намного хуже, чем казалось до этого — его обида вылилась в опрометчивое, ведомое исключительно эмоциями стремление окончательно и бесповоротно вычеркнуть ее — Катерину — из их с дочерью жизни.
— Не хочу иметь с вами ничего общего. Ни с тобой, ни с этим... папашкой чертовым! — в подтверждение ее мыслей, буквально выплюнул он. Выплюнул злобно, брезгливо, будто попавшую в рот гусеницу, что затаилась внутри румяного, глянцево поблескивавшего упругими боками яблока. Глянул на нее исподлобья: — Говори быстрее — зачем пришла?