А где-то вдали, за ее спиной просыпался вулкан. Громыхнул глухо, а потом, набирая силу, чтобы выжечь ее жизнь дотла, выпустил в небо струю горячего сизого дыма.
***
Выходные пролетели, как в тумане. Катя готовила еду, убирала квартиру, помогала Даше учить уроки. Все делала машинально, без удовольствия, которое обычно доставляли ей домашние дела и заботы. В минуты, когда тоска накатывала с особой силой, закрывалась в ванной и тихо плакала. Надрывно, горько, изо всех сил сдерживая рвавшиеся из груди рыдания — лишь бы Даша не услышала. Лишь бы не испугалась...
Та спросила только однажды — подошла неслышно, легонько потянула Катерину за рукав домашнего халата:
— Мам?
— Да, солнышко? — рассеянно отозвалась Катя. Она уже давно стояла у окна, всматриваясь в сгущавшуюся темноту — воскресный день подходил к концу, и ранние осенние сумерки постепенно накрывали город. А вдруг? Вдруг вынырнет в желтый круг света, отбрасываемого уличным фонарем, высокая фигура Сергея? Вдруг, кинув взгляд на ее окна, он быстро пройдет к подъезду и скроется под бетонным козырьком? Тогда разнесется по всей квартире звонок домофона, заставив Катино сердце радостно замереть от предвкушения встречи...
— Алина больше не придет в школу? — прервала ее грезы Даша.
Катя сморгнула, устало повела затекшими плечами, помассировала окаменевшую от напряжения шею.
— Не знаю, моя хорошая, — она присела перед Дашей на корточки, заглянула в ее мгновенно погрустневшее личико. — Ты скучаешь?
Девочка вздохнула, посмотрела растерянно, будто хотела спросить что-то еще, но почему-то не решилась.
— Скучаю, — наконец, кивнула в ответ.
Аура невысказанного вопроса стремительно таяла, рассеиваясь в воздухе. На смену ей пришли слезы — большие серые глаза вдруг заблестели, до краев наполнившись влагой.
— Ну-ну, не плачь, — еле сдерживаясь, чтобы не разрыдаться в ответ, Катя стремительно раскинула руки, прижала девочку к себе. — Мы еще увидимся. И с Алиной. И с ее папой.
— И с ним? Точно?
— Я надеюсь, солнышко. Я очень надеюсь.
Наплакавшись вдоволь, Даша уснула почти мгновенно. Катю одолевали мысли, мешали спать, будоражили, нервировали. «Надо было сразу рассказать Сергею всю правду», — ворочаясь с боку на бок, думала она. Про нее и Юру. Тогда все сложилось бы иначе. Тогда обман не встал бы между ними непробиваемой глухой стеной, а вина не давила бы на грудь тяжелым, мешавшем дышать камнем. Но скажи она правду — ничего бы не было. Ни совместных прогулок, ни обедов. Ни поездок на дачу. Ни радости встреч. Ни горящих взглядов Сергея, обжигавших ее кожу затаенной страстью. Ни его улыбок, предназначавшихся только ей одной. А главное, не было бы ответного чувства, разгоревшегося в ее сердце исподволь, постепенно — так разгорается жаркий летний день, сменяя влажную прохладу ночи.
Только под утро Катя забылась, наконец, беспокойным тревожным сном, уткнувшись лицом в мокрую от слез подушку. Ей приснился вулкан. Большой, мрачный, он высился вдали, на самом горизонте ее сновидения, пугая зловещим, нараставшим из-под земли гулом.
***
Утро понедельника встретило их дождем и мокрым снегом. За ночь в квартире заметно похолодало, и Катя готовила завтрак, укутавшись в теплый махровый халат. «Вот и пришел тот самый день, — думала она, глядя, как ползут по стеклу дождевые капли. — День, когда жизнь расставит все на свои места».
Она ведь сама сделала так, чтобы он — этот день — наступил. Сама его приблизила. И теперь ей страшно. Очень страшно. Что будет, когда она вскроет, наконец, конверты с результатами анализов? Что же будет с ней? И с ними всеми?
Они молча позавтракали, молча дошли до школы. Выпавший утром снег таял, растекаясь грязными лужами под ногами. Катя смотрела, как Даша поднимается на крыльцо — плечики опущены, голова грустно поникла. Намокший портфель обреченно повис в руке. На глаза навернулись слезы — бедная доченька моя...
«А вдруг не моя?» — кольнуло подсознание. Катя вздрогнула. Скоро все выяснится. Совсем скоро. И тогда, если родство не подтвердится, останется ли ее любовь к Даше прежней? Такой же глубокой? Такой же безусловной?
Одолеваемая тревожными мыслями, Катерина пересекла школьный двор, постояла в нерешительности у почти совсем облетевшей живой изгороди — до назначенного времени еще три часа, а домой возвращаться совсем не хотелось. Она дошла до парка, побродила в полном одиночестве и после, сама того не замечая, направилась в сторону клиники — спохватилась уже на полпути, когда тишину аллей сменил вдруг шум оживленного проспекта.