Итан обыгрывает американскую поговорку "I'm so hungry, that I could eat a horse" - "Я так проголодался, что съел бы лошадь".
Опасные мысли, опасные мысли! Надо переключиться. Самое лучшее - это, пожалуй, беседа. Нельзя молчать, надо что-то говорить.
- Я заметила, у вас речь хорошо развита, - начала она. - Какое образование вы получили, если не секрет?
- Я закончил факультет общественных наук университета Северного Колорадо, в Грили, - сказал он, спокойно продолжая есть. - В свое время я поставил перед собой, цель стать первым президентом смешанного, англо-индейского происхождения. Да! Стать президентом Соединенных Штатов. Или учителем в школе резервации, как мой отец. И та, и другая цель казались мне одинаково значительными. Однако в действительности получилось так, что сейчас я - бывший заключенный.
- Силия говорит, что вы были осуждены несправедливо.
- Силия права.
- Вы не обидитесь, если я спрошу вас, что тогда произошло?
Итан помолчал, раздумывая. Было видно, что вопрос этот застал его врасплох.
- Нет, не обижусь. Удивительно, но до сих пор этот вопрос мне задавал всего один человек. Сестра. Как бы.., истина никого не интересует.
- Меня, например, интересует.
- Я хотел стать "добрым самаритянином". Все началось, когда горячие головы из племени взбунтовались. Люди шерифа загнали их в правительственный учебный центр, который находится как раз у самой резервации. У ребят было при себе оружие, и прошел слушок, что намечается перестрелка. Я в то время проводил консультации в этом центре и пришел туда на следующее утро, как раз во время противостояния. Я сказал Майку Колдуэллу, что могу сходить и поговорить с ребятами, но он ответил в таком духе, что "индосов" там и без меня хватает и что еще один "индос" ему там не нужен. Короче говоря, я пошел туда без его разрешения, потому что хорошо понимал, что единственный способ предотвратить кровопролитие - это уговорить ребят мирно разойтись. Я битый час убеждал их не нарываться на пули - законам белых они уже не доверяли ни на грош - и убедил. Тогда я как мог громко крикнул в сторону белых, что мы сдаемся. Но в тот момент, когда мы начали выходить из двери, кто-то со стороны шерифа открыл огонь. Они потом утверждали, что мы выстрелили первыми, но на самом деле все оружие ребят было внутри и с нашей стороны не прозвучало ни одного выстрела за все время осады.
- Если это правда, - сказала Кэт, - как же они могут обвинять вас в убийстве полицейского?
- Тот, кого подстрелили, находился по другую сторону здания, и экспертиза - да, подтвердила, что он погиб от пули, выпущенной из полицейского ствола. Но по закону подсудимый ответственен за всех убитых во время совершения преступления, даже если смерть наступила от пули, выпущенной своими, при условии, что полицейские применяли оружие правомерно. Поэтому все и уперлось в вопрос, кто первым открыл огонь - мы или люди шерифа.
- Вы ведь сказали, что ваше оружие находилось внутри и что вы не стреляли.
- Это факт. Но заключение экспертизы гласит, что из наших стволов были произведены выстрелы. Выходит, кто-то стрелял из них в промежуток времени от самой стычки и до экспертизы. Это единственное объяснение. И уж конечно, должны были быть свидетельства очевидцев, что в наших руках видели оружие?
- Ваше слово против слова власти... - сказала Кэт.
- Совершенно верно. А так как кроме полицейского, еще трое наших ребят были застрелены, шерифу ничего не оставалось, как повесить все на одного индейца, то есть на меня. Я везучий парень.
- Но какой же смысл обвинять вас, если вы хотели уговорить ребят мирно разойтись?
- Вы забываете, Кэт, что ваша сестра встречалась со мной и была беременна от меня. В некоторых кругах это не особенно приветствуется.
- Я понимаю.
- Однако к чему сейчас все это вспоминать? Все эти пять лет я старался забыть об этом.
- Вам, должно быть, очень обидно, - сказала она, испытывая к нему искреннюю симпатию.
- Отец учил меня, что самое глупое на свете - это позволить озлоблению и ненависти одержать над собой верх. Мы не властны над прошлым, а вот над своими чувствами мы властны и должны их контролировать. Я считаю, лучше думать о будущем, чем о прошлом. Дэниел - вот мое будущее. Поэтому я здесь.
Кэти молчала и.., думала. За это короткое время, что она сидит рядом с ним, она многое узнала. Она все-таки сомневалась, действительно ли то, что он ей рассказал об этих выстрелах, - правда. Его рассказ, конечно, убедителен, но она не могла игнорировать и противоположную версию - ту, на основании которой он был осужден.
- Вы раздумываете, верить мне или нет, - сказал Итан, принимаясь за сэндвич.
- Вы читаете мои мысли?
- Нет, конечно, но на вашем месте я был бы занят именно этим.
Она вспомнила, как говорила Силии совсем недавно, что на месте Итана она бы, конечно, захотела вернуть Дэнни себе, под свое попечительство. Смешная штука - жизнь! Она поняла его желание, а он понял ее нежелание.
- Вы говорите, вы бы хотели, чтобы прошлое осталось позади? - спросила она. - Возможно, я бы тоже этого хотела.
- Я бы предпочел, чтобы вы мне поверили. Впрочем, это не самое главное.
Он открыл маленькую бутылку с яблочным соком. Кэт наблюдала, как он, закинув голову, пьет, как двигается кадык на его горле. Это производило впечатление силы, и в то же время она, как ни старалась, не могла увидеть в нем ничего грубого. Он двигался удивительно легко, уверенный в силе своего тела.
Если бы она ему нравилась - а Кэт подозревала, что это возможно, - он бы быстро себя укротил. Единственное выражение чувств, которое он себе позволял, - это взгляд.
- Мне интересно, о чем вы думаете, - сказал он.
- Я стараюсь понять, кто вы, - вот и все.
- Ну что ж, я не такой уж и загадочный. Каким вы меня видите, таков я и есть.
- Я бы не сказала.
- Это почему же?
- Вы необычный мужчина, и вы это знаете. Надо отдать вам должное, вы не задираете нос по этому поводу. Однако вы хорошо знаете, что это так, выговорила она и сама испугалась своей смелости.
Видно было, что Итан удивлен.
- Вы не только педиатр, но и психолог, оказывается.
- Нет, я не психолог. Но мне нравится наблюдать за людьми.
- Интересно, что мне тоже нравится наблюдать за людьми, - его глаза смотрели прямо в ее глаза. - Мне кажется, мы только тем и занимаемся, что разглядываем друг друга.
- Я тоже так думаю.
Она уже отдавала себе отчет, что все это не просто так, что все это ведет куда-то - к чему-то пока неопределенному, - но уже было направление, уже чувствовалось, что это "что-то" - неминуемое, сильное, как неумолимое стремительное движение потока. Подводное течение, которое она чувствовала в нем, вероятно, надо было расценивать как предупреждение, что нужно уходить, пока не поздно, если ей действительно не нравится, куда это может привести. Как будто Итан говорил ей: "Прилив несет тебя ко мне. Если это не то, что ты хочешь, лучше уплывай отсюда подобру-поздорову".
Конечно, она во всем отдавала себе отчет. И все понимала. И все представляла. Но вообще - все это ерунда, потому что.., потому что ей не хотелось уходить. Для женщины с не очень большим жизненным опытом это было.., это было.., интересно. Как открытие.
Однако, что это с ней? Похоже, она не уходит потому, что ей хочется узнать, чем все это кончится. Не может быть. Неужели она хочет, чтобы он к ней прикоснулся? Или это любопытство - Как он поведет себя? Одно совершенно ясно, что чем дольше она здесь находится, тем Итан Миллз может стать опаснее. Она искушает его. Да. Искушает судьбу. Да, да, да. Но нет сил встать и уйти!
- Я чуть не забыла сказать вам, - прервала Кэт молчание, которое уже становилось невыносимым. - Дэнни просил передать вам: он рад, что вы - его отец.
Итан заулыбался, не успела Кэт договорить. Но через некоторое время улыбка так же резко сошла с его лица. Кэт увидела, что на глазах его заблестели слезы. Он сидел как изваяние, но на лице его она видела отражение глубокого, сильного чувства.
Она почувствовала, что и у нее на глаза навернулись слезы и ручьем покатились по щекам. И она не обращала на них внимания. Что-то происходило с ними обоими, она не знала, что это, но чувствовала, что втянута во что-то общее, объединяющее ее и Итана. Дышать становилось труднее.