Их губы встретились, и Кэрри обволокло тепло его тела. Джейк притянул ее к себе. Она вспомнила позже — смутно, однако уверенно, — что у него было что-то не в порядке с ногой. Когда она прижалась к его теплому, живому телу, какая-то его часть казалась холодной, безжизненной. Тогда она почти не обратила на это внимания, но потом, вспоминая, недоуменно испытывала смутную тревогу.
Они пролежали одетые на кровати Джейка несколько часов. Целовались, обнимались, но и только — как бы по молчаливому уговору. Стоило Джейку чуть-чуть от нее отодвинуться, как к Кэрри возвращались все ее ужасные мысли и она начинала тихонько плакать. Джейк поцелуями осушал ее слезы, целовал в губы — и ужасы исчезали. Усталая и растерянная, Кэрри наконец уснула в объятиях Джейка.
Джейк услышал, как отворилась входная дверь, и быстро вскочил с постели. Накрыл Кэрри одеялом и шепнул: «Оставайся здесь».
Меган, Стефан и Майкл стояли в общей комнате, раскрасневшиеся от солнца, спиртного и весело возбужденные.
— Кэрри так и не приходила?
— Приходила. Она до сих пор здесь. Думаю, спит на моей кровати. Она плохо себя почувствовала. Я предложил ей отдохнуть, прежде чем отправляться на митинг.
— С ней все в порядке? — озабоченно спросил Майкл.
— В полном. — Это сказала сама Кэрри. Она стояла в дверях, завернувшись в одеяло. — Я себя чувствую гораздо лучше. Вздремнула на славу.
— Вы оба пропустили великолепное… — начал было Стефан, но Кэрри его перебила:
— Беда невелика. Наверстаем в следующий раз. А я, пожалуй, вернусь в общежитие. Надо позаниматься. — Она стянула с себя одеяло, сложила и отдала Джейку: — Спасибо.
Не сказав больше ни слова и даже не взглянув на Майкла, она вышла из комнаты. Она спешила уйти от всех. Проходя мимо письменного стола Джейка, она заметила, что письмо, явно написанное женщиной, начиналось словами: «Мой дорогой Джейк…»
Кэрри было необходимо остаться наедине с собой, подумать, что-то написать, попытаться разобраться в хитросплетениях событий и чувств этого дня.
Кэрри не видела Джейка две недели. Он и не звонил ей. Кэрри сказала Майклу, что не сможет провести с ним лето в Нью-Йорке. Это означало, что она не готова вступить с ним в серьезные длительные отношения, так как не уверена в их прочности.
— Ну что ж, решено, Кэрри, — сказал наконец Майкл после долгих до изнеможения споров и объяснений. — Но я надеюсь, что мы останемся друзьями. Я хочу быть твоим другом. Я и сейчас твой друг. Навсегда.
Кэрри не рассказала ни Майклу, ни кому-нибудь другому о том, что произошло у них с Джейком. Следующие две недели Кэрри почти совсем не ела, спала урывками и очень медленно и обдуманно записывала слова, которые шли у нее из глубины души.
Они снова встретились совершенно случайно. Кэрри проснулась в пять часов. Предрассветное небо было жемчужно-серым. Кэрри решила прогуляться. Ей нравился тихий и спокойный по утрам кампус. Через несколько часов пустая сцена оживет и тысяча действующих лиц как бы отодвинет на задний план высокие здания, росистую траву и высокие шелестящие пальмы. Кэрри любила время, когда сцена уже готова к выходу актеров, но еще пуста, когда можно слушать одинокую песню фонтана, не в общей симфонии голосов, велосипедных звоночков, радиопередач и автомобильных гудков. У фонтана был чудесный собственный голос, музыкальный, повествующий только о своем. Она часто сидела возле него по утрам и слушала.
Но сегодня ее место было уже занято. Он обернулся на звук ее шагов и встал, узнав ее.
— Кэролайн!
— Джейк! — прошептала она. — Что ты делаешь у моего фонтана?
— Я могу задать тебе тот же вопрос.
— Но я никогда не видела тебя здесь раньше.
— Верно. Это не мое обычное время. Признаю.
Кошмары обычно поднимали Джейка с постели часа в два ночи. Он бродил по кампусу и подолгу сидел у фонтана, потом возвращался к себе в комнату и пытался уснуть. Но именно в эту ночь он встал в два и решил уже не ложиться — понял, что это бесполезно.
Они слушали пение фонтана, потом заговорили разом.
Кэрри рассмеялась, и это разрядило напряжение.
— Ну как ты? Готовишься к экзаменам? — спросил Джейк.
— Пока только думаю о подготовке… и о тебе.
— Ты едешь летом в Нью-Йорк?
— С Майклом? Нет. Не стоит. Я полагаю, что он рад вернуться к своей журналистике. — Кэрри помолчала. — Я собираюсь играть в теннис в клубе Бостона. Я занималась там и раньше, еще школьницей. А ты что собираешься делать?
— Послушать кое-какие курсы в Беркли. Читать.
Снова наступило молчание.
Кэрри хотелось уйти. Их встреча оказалась случайной. Он не хотел ее видеть. Он не звонил. А она так мечтала, чтобы он позвонил, хотела с ним встречи… Кэрри выпрямилась и протянула Джейку руку, прохладную от утренней свежести.
— Ладно, если я тебя больше не увижу в этом году, то желаю хорошо провести лето.
Джейк взял ее холодную ладонь обеими руками.
— Кэролайн, я хотел тебе позвонить, извиниться.
— Почему же не позвонил?
— Боялся, что ты неверно меня поймешь, не так истолкуешь мой звонок.
«Воображу, что ты ко мне неравнодушен», — с горечью подумала Кэрри. Она попробовала высвободить руку, но Джейк держал ее крепко.
— Как же, по-твоему, я могу это истолковать? — спросила Кэрри.
— Ты могла бы обо всем забыть или простить меня. Это бы означало, что ты готова говорить со мной. Возможно, быть моим другом.
Кэрри слушала внимательно и вдумчиво. Что он сказал? Что они могли бы стать друзьями. Только друзьями. Она хотела бы стать Джейку другом… если бы это и вправду было возможно.
— Чего ты хочешь? — медленно и раздельно проговорила она.
— Я хочу пригласить мою маленькую, невероятно худенькую подружку пообедать со мной в одном из лучших ресторанов Сан-Франциско.
— Пообедать? — Кэрри улыбнулась.
— Да, я собираюсь научить тебя тонкому искусству обедать. Мы начнем сейчас, а продолжим будущей осенью. Согласна?
— Да!
Джейк провел лето в домике в Сан-Грегорио. Он установил телефон, но тот все лето молчал. Никто и не знал, что Джейк там живет. Он пользовался телефоном, чтобы заказывать обеды или билеты в театр в Сан-Франциско. Он собирался покинуть домик, чтобы предоставить его, как и обещал, Меган и Стефану.
Джейк взвалил на себя тяжелое бремя занятий: разговорный китайский, разговорный японский, внешняя политика Ближнего Востока, Шекспир. Он занимался в библиотеке, питался в кафетериях. Даже на каникулах кампус в Беркли оставался средоточием политической активности. Антивоенные деятели собирались регулярно; митинги вошли в привычку.
Джейк не привлекал к себе внимания. Он ни с кем не общался на занятиях и самым недвусмысленным образом отклонил авансы очень хорошенькой девушки, которая вместе с ним занималась разговорным китайским. Джейк не нуждался ни в разговорах, ни в обществе, почти не думал о своей личной жизни и сосредоточился на занятиях: совершенствовался в языках, вникал в политику. И восхищался гением Шекспира.
Он вернулся в Стэнфорд за неделю до Дня труда [2]. Согласился занять должность наставника в одном из общежитий, то есть старшекурсника, опекающего студентов младших курсов. Это дало ему возможность поселиться в отдельном большом блоке с гостиной, спальней, холодильником и даже видом на озеро. Лето он провел в одиночестве и, возможно, поэтому был так рад своему отдельному жилью, но вообще-то ему надоело общежитие, и он подумывал снять квартиру за пределами кампуса.
Он удивился, обнаружив на почте в своем ящичке два письма. Первое, со штемпелем «Женева. 29 июля», было от Джулии. Он порвал его, не читая, и выбросил в корзину для мусора. Второе, отправленное 18 июля из Бостона, было надписано незнакомым почерком, совсем непохожим на изящно-небрежный почерк Джулии. Джейк поинтересовался отправителем — Кэролайн Ричардс.