― Кто сейчас владелец завода?
― Вот это самое интересное, Станислав Георгиевич, — хмыкнул Аверин. — А никто! Подставная фирма, через подставную фирму, а дальше как по накатанной.
― Ясно, короче, — острил Карен, — Хрен поймешь, хрен разберешь, хрен концы в воде найдешь!
― За полгода обанкротить целое предприятие! — рявкнул Волков. — Я хочу знать имя каждого, кто нажился на этом деле.
― Сурен, мы попробуем выяснить, но ты же понимаешь, что дело темное. Может лучше не надо? — в очередной раз пытался предостеречь его друг.
― Но Монастырский, конечно, красавчик! — внезапно засмеялся Аверин, все еще копаясь в документах. — Есть лазейка, Станислав Георгиевич. Но очень хлипкая.
― Говори.
― В общем, есть одно заковыристое условие передачи акций по наследству, — сообщил Аверин. — Если Анна Монастырская выйдет замуж, то она наследует двадцать пять процентов акций, а ее мужу достаются тридцать. Анна Александровна сама отказалась от своей доли. Но никто не отменял тридцать процентов ее будущего супруга. И вот с этим уже можно работать. Если конечно, в ближайшее время она выйдет замуж.
― Она выйдет замуж, — отрезал Волков. — Готовь бумаги, Аверин. Завтра жду готовый брачный контракт у меня на столе. Мне нужны эти тридцать процентов.
― Ты что задумал, Сурен? — спросил обалдевший от такой новости Карен, когда адвокат вышел из кабинета. — Сурен, что значит “оформляй брачный контракт”? Какой, мать твою, контракт? Ты мне сейчас не делай инфаркт!
― У меня нет другого выхода, — Стас тяжело вздохнул. — По-другому я не смогу заполучить завод и загладить свою вину.
― Какую вину?! Ты что ли устроил рейдерский захват и облапошил эту дуреху?! В чем ты виноват?! Сурен, у тебя крыша течет по этой девочке! — вспылил Карен. — Тебе нельзя к ней приближаться ближайшие лет сорок, пока тебя не отпустит! А лучше все пятьдесят! Ты что делаешь?!
― Вопрос решен, — отрезал Стас, откидываясь на кресло. — Я женюсь!
У Карена отвисла челюсть. В прямом смысле этого слова. С открытым ртом он молчал, наверное, минут пять, что было крайне непривычно, ибо это ходячее “русско-армянское радио” обычно ни на секунду не прекращало свое длинное, а зачастую монотонное вещание.
― Карен, хоть проматерись! — процедил угрюмый Волков. — А то мне уже не по себе…
― Я маме расскажу! — наконец, отмер застывший друг, угрожая самой жуткой страшилкой их детства.
― Очень смешно! — усмехнулся Волков. Хотя, объяснения с Армине ему не избежать. И, если честно, лучше бы он действительно давал показания всем ментам этой области, или растолковал свои финансовые операции очередной проверке из налоговой полиции, или даже отбивался от рейдерского захвата собственной империи. По крайней мере, в этих случаях нервов он потратил бы значительно меньше, чем когда будет стоять по струнке как нашкодивший сопливый пионер и давать отчет одной пожилой женщине, заменившей ему мать.
― Тебе. Нельзя. Жениться. Сурен, эта девочка тебя погубит! — в ужасе закричал Карен. — Прошлый раз целых два года прошло, прежде чем у тебя мозги на место встали. А сейчас?! — друг подскочил со стула и заметался по комнате, размахивая руками. — Ничего скрыть не получится, если она станет женой! Ты о чем думаешь? Ты совсем с ума сошел?! — он внезапно остановился и вкрадчиво спросил: — А ты точно уверен, что твой диагноз в этот раз не подтвердился?! Судя по твоим действиям, мне что-то не очень верится!
― Остряк, блин, — устало сказал Волков. Карен прав. Нельзя. Категорически. Но единственный способ вернуть завод — сделать Анну своей женой. — В этот раз все будет по-другому.
― По-другому?! — засмеялся скептически настроенный Карен. — Вы еще даже не чпокались, а ты готов целую войну в области развернуть и как щедрый гребаный принц на белом коне прискакать к ней и вернуть девочке ее ювелирный завод! Но я должен поверить, что все будет по-другому! — язвил раскрасневшийся от переживаний друг.
― Это будет фиктивный брак. Никаких эмоций.
Сказал Волков, но сам в это не верил. Потому как его корежило и скручивало с такой силой, что становилось больно почти физически. Уже дважды он проходил через подобное. Женщина, которой не посчастливилось приглянуться олигарху, становилась его навязчивой идеей. Мучительной, неизлечимой болезнью, наркотической зависимостью, перерастающей в хроническую патологию, от которой не избавиться, не вылечиться, не скрыться. Она поражала все его существо, въедалась в кровь, словно смертоносный вирус, медленно разъедая и разрушая его. Заодно и женщину, которая была рядом с ним. Анне Монастырской не повезло. Она приглянулась Волкову.