Впрочем, то, что Амидала связалась с ним из вновь отстроенной после того ужасного разрушения и дома, и брака этой семьи гостиной, было крайне символично, как и то, что Падме не стала сохранять свою «модную» короткую стрижку, благодаря рукам какого-то умелого высокооплачиваемого парикмахера искусственно нарастив её чудесные каштановые локоны обратно.
Вопреки ожиданиям Скайуокера, который думал, что сейчас на него свалится огромный поток мощной, но справедливой ярости, ненависти, обиды, как это бывало обычно в ссорах с Асокой, Падме держалась спокойно, непринуждённо, как-то холодно-отстранённо и достаточно достойно.
- За дни, проведённые на Набу, я всё обдумала, - с наигранной вежливостью, сначала манерно, словно в сенате, поздоровавшись, с ходу промолвила Амидала, а затем резко и чётко, безапелляционно заявила, - Я хочу с тобой развестись, Энакин.
Падме назвала его полным именем, что крайне редко можно было услышать от неё во времена, когда они были вместе. Обычно Амидала нежно величала его «Эни» или как-то ещё более ласково, так, словно до сих пор говорила с тем несмышлёным мальчишкой-рабом с Татуина, хотя, он ведь уже давно вырос. И то, что Падме, вдруг, внезапно перешла на столь официальный тон было не только абсолютно понятно, но и достаточно о многом говорило. Вся её ласка, забота, её нежность и любовь, все её чувства умерли в тот самый день, когда от рук «лучшей подруги» в неравной борьбе за мужчину чуть не погибла она сама, когда «Энакин» сделал роковой выбор в пользу ученицы, а не собственной жены. Впрочем, в этой холодной официальности слишком «грешный» перед обеими своими женщинами генерал уж никак не мог её винить. Как собственно не желал и не думал опровергать абсолютно оправданное решение Амидалы бросить его. Сейчас пытаться что-то спасти было уже бессмысленно, хотя, не столько бессмысленно и бесполезно, сколько лицемерно низко и мерзко. Каждый из них троих сделал свой выбор, и пути назад не было, оставалось лишь расхлёбывать последствия всего совершённого и решать болезненные проблемы, которые требовали какого-то обязательного вмешательства. И Энакин не стал спорить, не стал говорить ещё хоть чего-то лишнего или как-то более болезненно для Падме раздувать ситуацию удлиняя этот крайне неприятный, но необходимый диалог.
- Хорошо, - стараясь держаться так же спокойно и непринуждённо, как достойно вела себя Амидала, несмотря на то, что в его душе вновь бушевала неистовая буря эмоций, коротко ответил джедай.
Он мог бы сказать многое, мог бы сделать многое, мог бы упасть ей в ноги и молить прощения, сначала здесь по коммуникатору, а потом и дома у Падме, и везде, где она только пожелала бы этого. Да, Энакин всё ещё чувствовал, что любил Амидалу, такая любовь, как была у него, такая страсть, как была у него, так просто не проходят, но Скайуокер понимал, что теперь это никому уже не было нужно. Он был счастлив с Асокой, и чтобы Падме тоже смогла стать счастливой, он должен был отпустить её, сейчас, раз и на всегда. Это было невыносимо больно, но это было правильно и достойно. Всё, что так красиво начиналось закончилось, и им обоим оставалось лишь уточнить и уладить детали, навсегда избавившись и от болезненного прошлого, и от невыносимого теперь в настоящем общества друг друга.
- Встретимся в космопорту завтра и оттуда отправимся на Набу, - вместо тысячи слов, роящихся в его голове, произнёс вполне себе короткую, практичную и прозвучавшую абсолютно бесчувственно фразу Скайуокер.
- Я согласна, нужно побыстрее с этим покончить, - неизвестно, что сейчас на самом деле происходило в душе Амидалы, и как сильно ранили или задели её и слова, и интонация теперь уже бывшего мужа, но женщина отреагировала ещё более холодно, спокойно и безразлично, как если бы высокомерно разговаривала с кем-то из поданных, гордо восседая на троне её родной планеты.
Падме не повела и бровью на, казалось бы, самое страшное проявление «чувств» к ней супруга – абсолютное безразличие, женщина лишь спокойно уточнила время, и быстро, но «церемониально» попрощавшись отключила связь, не давая генералу и малейшей возможности сказать чегото-то того, чего она не желала бы услышать. Впрочем, джедай уже и не собирался ничего говорить. Он лишь тяжело вздохнул, когда неприятный, болезненный, но необходимый разговор с женой закончился, мельком взглянув на дверь ванной, где в данный момент так удачно принимала душ Асока, а значит не слышала и не знала ничего из того, что предстояло Энакину в ближайшие несколько дней.
«Она и не должна знать, не стоит лишний раз её расстраивать, ведь это может пагубно сказаться на её же… Здоровье», - не найдя более подходящего слова, для того, чтобы описать зависимость Тано, про себя решил Скайуокер, спешно пытаясь «дозвониться» до Оби-Вана.
Да, развод разводом, но оставлять тогруту абсолютно одну, предоставленную самой себе и совершенно ничем не ограниченную, теперь он опасался.
Договориться с Кеноби, о том, чтобы джедай всего пару дней последил за юной наркоманкой было и легко, и трудно одновременно, с одной стороны, даже слишком хорошо осведомлённый о ситуации, в которую и по неволе, и по собственной глупости угодила Асока, бывший учитель Энакина с радостью согласился ему помочь. С другой же стороны, Скайуокеру было крайне трудно как объяснить куда и зачем он так внезапно срывался, так и придумать некий вменяемый предлог для истолкования совету того, почему в эту наркотическую трясину внезапно затянуло и Оби-Вана. Но, к счастью генерала, все проблемы оказались решены. Оставалось только попрощаться с Тано и немедленно отправиться на Набу, где Энакину предстояло пережить не менее неприятные, чем все эти хлопоты дни бракоразводного процесса. А ведь если учесть, что именно там, именно на этой планете всё началось, зародилась их сильная, но, к сожалению, «перегоревшая» со временем любовь с Амидалой, то пребывание на Набу обещало быть крайне болезненным и сложным. Почти таким же сложным, как прощальное объяснение с тогрутой о том, что он должен был покинуть её на какое-то время.
Впрочем, Энакин предпочёл не прощаться, да и вообще не предавать особого значения своему уходу. Оставив на прикроватной тумбочке небольшую голографическую запись о том, что он срочно улетает на миссию, и за Асокой несколько дней присмотрит Оби-Ван, Скайуокер удалился из их захудалой квартирки с утра пораньше, во избежание любых непредвиденных ситуаций, влекущих за собой крупные проблемы. Ведь Тано не стоило знать правду, она могла не так понять, не то подумать, приревновать и вновь навредить себе. А всё это было и крайне бессмысленно, и абсолютно неоправданно – генерал уже понял, выбрал, решил, что останется с Асокой, и в его сердце, в его душе и мыслях больше не было места другим женщинам, даже тем, кого он любил и восхвалял до неё. Встреча и небольшое путешествие с Падме «в прошлое» – были лишь неизбежной формальной необходимостью, не более того, и причинять Тано новые страдания этим абсолютно не стоило, её здоровье и физическое, и моральное и так было на грани.
Но Сила вновь, распорядилась иначе. По какому-то странному стечению обстоятельств, едва Скайуокер отбыл «на миссию», всегда любившая подольше понежиться в постели тогрута почему-то проснулась. То ли шестое чувство, то ли невероятное совпадение, то ли сама судьба подняли Асоку сегодня с кровати намного раньше, чем полагалось. И тогрута, почему-то, вдруг, не обнаружившая генерала с другой стороны их «супружеского ложа» уже через пару минут с досадой просматривала краткую запись.
Конечно, девушка понимала, что вызвать Энакина на миссию, вырвать из их «семейного гнёздышка» и отправить на другой край галактики, возможно, на верную смерть, магистры ордена могли в любую секунду. Асока сама когда-то была частью всего этого, и ещё помнила, как и что было устроено. Однако то, что Скайуокер даже не успел, судя по его словам, просто не имел возможности попрощаться с ней лично, крайне расстраивало Тано. Да, миссия, да, срочно, но они же могли после неё ещё долго не увидеться или не увидеться больше никогда вообще! Не дай Сила, оттуда её возлюбленный мог быть перенаправлен на вторую, третью, четвёртую миссию, а то и самое ужасное – в принципе быть убит. И это доводило и так уже неспособную контролировать свои эмоции тогруту до гнева и исступления.