А вот тогрута расценила этот поступок совсем иначе. Ей показалось странным, что её бывший мастер, всегда говоривший, что мечи это жизнь джедая вот так легко «вверил в её хрупкие кисти свою», это до безумия умилило Асоку. Но как-то показывать собственные мысли внешне девушка не стала, постеснялась, просто с удовольствием сжав в пальцах другой меч, его меч.
Энакин же, был настолько сосредоточен на разъяснении принципа действия данного приёма, что не предал какого-то особого значения ни этому, ни тому, что сделал дальше. Он никогда не рассматривал Асоку как женщину. Он любил только Падме, только её одну. Потому какие-то такие незначительные бытовые мелочи, как передача падавану своего меча или лёгкие прикосновения к ней, для него ничего не значили. Тано для Энакина всегда была просто ученицей, его ответственностью и головной болью, он любил её как человека, близкого родственника, но не более того, по сути относился к тогруте как к Оби-Вану или к кому-то из хорошо знакомых ему клонов.
- Нанося удар ты сделала несколько грубых ошибок… - спокойно и размеренно стал пояснять Скайуокер так, как когда-то делал это в сотый и тысячный раз для него Кеноби, - Во-первых, ты приняла неправильную стойку. Потому, мне и легко удалось сбить тебя с ног. Ноги нужно поставить вот в такую позицию.
Энакин наглядно показал своей бывшей ученице, как следовало разместить её нижние конечности, чтобы та прочно стояла на земле.
- Расправь плечи, они должны быть расслаблены, а ты слишком зажата… - генерал неспешно зашёл за спину Асоки и легко поправил её стойку в верхней части тела, даже не обратив внимания, как Тано вздрогнула от неожиданности, когда его кисти легли на её оголённые плечи.
От этого прикосновения Асока ощутила, что по всему её телу пробежался лёгкий, приятный трепетный холодок, а Скайуокер всё так же, ничего не замечая, продолжал говорить о приёме.
- Меч нужно крепко держать в обеих руках, - Энакин абсолютно спокойно сбежал пальцами вниз по предплечьям тогруты и, положив свои кисти поверх её, заставил Асоку сильнее надавить на рукоятку.
- Затем со всей силы размахиваешься им и наносишь сокрушительный удар, - Скайуокер медленно и с расстановкой выполнил необходимые для этой атаки движения руками тогруты, как бы показывая той, как ей следовало действовать.
В первый раз очень неспешно и аккуратно. Во второй раз уже быстрее.
- Ты меня поняла? Попробуй сама, - задал вполне логичный вопрос своей бывшей ученице Энакин, вот только та его уже не слышала или не хотела слушать.
Впервые в жизни Скайуокер был так близко от Асоки, не считая, пожалуй, тех пары моментов, когда он тащил Тано на своём плече или, когда она сама висла на нём в полицейском участке. Но тогда тогрута была под кайфом и уже почти ничего не помнила. К тому же в тех ситуациях это было лишь обыденной необходимостью, либо её собственной инициативой, но не как ни его. А вот сейчас, мастер сам подошёл к своей бывшей ученице, сам легко и нежно дотронулся до неё, сбежал пальцами по тонким тощим рукам Асоки и заботливо приобнял девушку. Обнял её, Асоку. Казалось бы, это было так незначительно, просто лёгкое соприкосновение их тел, обычный бытовой физический контакт, но для тогруты в данный момент в нём заключался целый мир.
Когда-то давно, когда Асока ещё не знала о браке Энакина с Падме, каждый раз, когда она видела своего мастера после того, как поняла, что испытывает к нему сильную привязанность, девушка мечтала, чтобы он просто подошёл к ней, прикоснулся, мягко и нежно обнял, любяще прижал к себе… Но его действия ограничивались лишь абсолютно неромантичными рукопожатиями или чем-то в этом роде. И Тано даже в глубине души злилась и обижалась на Скайуокера. В такие моменты она старалась вести себя с ним дерзко, вызывающе, грубить, хамить, называть дурацким прозвищем Скайрокер, как будто в отместку за то, что он не обращал на неё абсолютно никакого внимания. Хотя и это никогда не имело должного эффекта. Тогда тогрута ещё не понимала почему. Как жаль, что однажды ей всё же довелось узнать горькую правду. И попытаться навсегда забыть Энакина, выбросить его из своих воспоминаний и своего сердца.
Постоянно глуша боль наркотиками, Асоке это почти удалось. Она почти смогла заставить себя не испытывать к джедаю ничего кроме безразличия и ненависти. Но нет, чувства, истинные чувства к Скайуокеру были всё равно сильнее, сильнее запретов, голоса разума, сильнее самой Тано. И даже сейчас, спустя столько месяцев вдали от него, спустя столько допинга для частичной потери памяти, столько анестезии от страданий, тогрута всё равно чувствовала, что каждой клеточкой своего тела желала близости с ним, желала его объятий и прикосновений. И она млела и возносилась куда-то высоко-высоко в небо над звёздами галактики от того, что Энакин в данный момент держал её в своих руках, прижимал к себе, дотрагивался до неё.
Асоке было так хорошо в его объятьях, казалось, она готова была простоять вот так всю свою жизнь, чувствуя на себе его прикосновения, чувствуя их тепло, чувствуя, как бьётся его сердце. Сердце, которое принадлежало другой. Горькое осознание этого в один момент вернуло тогруту обратно в реальность, в дребезги разбив все её наивные романтические грёзы и иллюзии. Энакин был женат и женат не на ней, на Падме. Отчего Асока жутко ненавидела ту сейчас уже только за одно её существование. Раздражение и злоба на Амидалу, на Энакина, на саму себя мгновенно вернулись к Тано вместе с ещё пуще усилившейся болью, болью душевной, болью физической. Тогрута так опрометчиво вновь потревожила старую рану в своём едва зажившем после стольких мучений, едва смирившимся сердце, и это было невыносимей чем, когда оно разбилось в первый раз. Асока будто вновь пережила тот страшный день, когда она впервые узнала, что Энакин не любил её, не любит и никогда не полюбит. И боль наполнила буквально каждую клеточку тела и души тогруты вновь, боль, которую нужно было немедленно остановить! Помочь в этом могло лишь одно средство - КХ-28. И Тано внезапно для себя ощутила, как сильно она захотела свой спасительный анестезиологический наркотик в данный момент. Вместе с горькими воспоминаниями о прошлом и болезненными осознаниями настоящего, к Асоке вернулось и премерзкое чувство ломки, выворачивающее до придела каждый мускул её тела. А с ним, раздражение, злоба, и негодование.
Энакин не любил Тано, Энакин вообще ничего не испытывал к ней, так какого хатта, он позволял себе вот так откровенно лапать её, и при этом даже не чувствовать стыда ни перед Асокой, ни перед своей … женой? Мысль об этом в один момент буквально заставила взбеситься тогруту, и так раздражённую до придела тысячей отвлекающих её мелочей, позорным поражением в бою, а что самое главное мерзким «щекочущим» и ломающим ощущением внутри.
- Асока… Асока, ты меня слышишь? – голос Скайуокера, попытавшегося обратить на себя внимание неподвижно замершей в раздумьях ученицы джедая, прозвучал как всегда спокойно и непоколебимо, как будто генерал ни в чём не был виноват.
А он был! Он был виноват во всём плохом, что происходило в жизни тогруты, именно он и никто другой. И вместо того, чтобы просто оставить Асоку одну, позволить ей смириться и забыть, Энакин наоборот нагло и бесцеремонно продолжал лезть в её жизнь, дразнил Асоку тем, что она никогда не могла получить, будто издеваясь, бередил старые раны вновь и вновь заставляя ощущать сильную всепоглощающую боль. И это нужно было прекратить, остановить прямо сейчас!
- С меня хватит! – громко закричала, переполняемая негативными эмоциями до предела Тано, со всей силы швырнув об пол световой меч Скайуокера, так, что тот едва не треснул, - Всё, я ухожу!
Применив всю физическую силу, которая у неё только была, девушка, словно обожжённая огнём, ударенная током, резко задёргалась, хаотично вырываясь из рук своего бывшего мастера с таким видом, как будто от его прикосновений ей было невероятно противно, как будто от них ей было невыносимо больно. И от части, это действительно было так.
Почти моментально высвободившись из объятий Скайуокера, взбешённая до придела Тано не медля ни секунды рванулась к выходу из тренировочного зала. К выходу из этого треклятого Ордена джедаев, подальше от своего прошлого, от своих воспоминаний и чувств, подальше от Энакина, туда, где она могла остановить и усмирить её невероятную боль – в притон, за наркотиками.