После долгого молчания он тихо сказал:
— Я, Кэлвин Уиттекер Ролинз, беру тебя, Диану Грейсон, в законные супруги и обязуюсь любить тебя и заботиться о тебе в бедности и богатстве, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас. Со вчерашнего дня мы стали родителями. Мы этого давно хотели. Теперь у нас есть извечная работа — растить ребенка.
«Но у тебя нет жены».
Ее охватило чувство вины. Она старательно отводила глаза.
— Что будет делать Роман?
— Кто-нибудь из сотрудников заменит тебя, пока он не найдет кого—то подходящего на эту должность. Если он ворчит сейчас, то только потому, что ты была прекрасным работником. У тебя удивительная интуиция, и, конечно, твое отсутствие сказывается на работе агентства.
— В это трудно поверить. Что я делала до того, как мы поженились?
—Ты была выпускницей биологического факультета.
— Биологического?
У него опять появилась эта полуулыбка.
— Мы познакомились вскоре после того, как ты окончила университет. Ты тогда продавала дом бабушки, чтобы переехать в Калифорнию, где собиралась работать в Красном Кресте. Случайная встреча изменила наши жиз...
— Всем доброе утро! — Доктор Харкнесс быстро вошел в палату. — Извините, что опоздал. Давайте-ка я вас осмотрю, а потом оформлю выписку. Мистер Ролинз, вы не могли бы выйти?
Кэл с полными сумками направился к двери.
— Пойду загружать машину. Я вернусь через несколько минут, Диана.
Он ушел, и доктор Харкнесс похлопал ее по плечу.
— Доктор Бил был прав, вы прекрасно справились с трудной ситуацией. Ваш муж тоже выглядит гораздо веселее. Как голова? Болит?
— Только когда я лежу в определенном положении.
— Отлично. — Он проверил давление и пульс. — Несколько дней, и даже следа не останется. Немедленно звоните мне, если появятся проблески памяти или если будете плохо спать, видеть дурные сны, если возникнут физические недомогания — тошнота или рвота, головокружение, боль, туман в глазах.
— Не волнуйтесь, доктор, она позвонит, — ответил за нее Кэл.
Услышав его голос, врач поднял голову.
— Хорошо, что вы пришли. Послушайте, что я скажу. В первую неделю ваша жена должна побольше лежать, не следует делать домашнюю работу, поднимать тяжести и наклоняться — ничего такого, что вызывает напряжение. Она должна окрепнуть.
Первая мысль Дианы была о ребенке. Если ей нельзя делать все эти вещи целых семь дней, как же она будет за ним ухаживать?
Кэл как будто прочитал ее мысли. К ее изумлению, он сказал:
— Я возьму отпуск на неделю. Когда мы вернемся домой, ей и пальцем шевелить не придется.
— Замечательно, — одобрил врач. — Еще один совет, миссис Ролинз: не волнуйтесь, если память не вернется к вам сразу. Как ни странно это звучит, но ваш разум сам справится. — От такого замечания уголки губ у нее невольно поползли вверх. — Мозг сделает то, что ему приятно, и тогда, когда ему это будет приятно. Ваше дело — только проявить терпение.
— Я постараюсь.
— Большего и не требуется. Удачи вам.
Как только он ушел, Диана бросила на Кэла тревожный взгляд.
— Доктор, видимо, не знает, что мы берем ребенка...
— Нет, — решительно прервал ее Кэл. — Но я ведь сказал ему, что пробуду дома столько, сколько потребуется, пока ты не сможешь сама ухаживать за мальчиком.
«Целую неделю под одной крышей с этим мужчиной».
От этой мысли Диане стало трудно дышать.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Куда мы едем?
Тревога в голосе жены встревожила Кэла. Он взглянул на нее. Диана вцепилась одной рукой в сиденье, пальцы другой сжимали ручку дверцы.
— Домой. В чем дело, Диана?
— Дорога идет наверх?
Она сидела, бледная от страха, и Кэл резко остановил «сааб» у обочины. С заднего сиденья попадали цветы, но он не обратил на это внимания. Выключив мотор, Кэл повернулся к ней. Диана вся дрожала. Он не понимал, в чем дело.
— Что случилось? Что тебя напугало?
— Дорога. Она такая крутая. Неужели мы живем на такой высоте? По-моему, я не могу дальше ехать. — Она с трудом выговаривала слова.
Кэл не знал, что делать. Не верилось, что это та Диана, на которой он был женат. Та Диана была бесстрашна. На Лейк-Пауэлл она бесстрашно ныряла со скалы и выныривала смеясь.
Наверное, сотрясение мозга каким-то образом отразилось на восприятии мира и чувстве равновесия. Это было неожиданно, и он не знал, как поступить.
«О, дорогая... Если бы только я мог прижать тебя к груди и успокоить!»
Лоб покрылся испариной.
— Ты веришь мне, Диана?
Она так долго не отвечала, что он пожалел, что задал вопрос. Наконец она ответила слабым голосом: